— Ты меня не пужай! — солидно оборвал Харитоныч. — Кто по целым ночам свечки жгет? А они ведь тоже денег стоят, свечки-то… Взял моду при свете спать!
— Из-за тебя, из-за тебя все, — Олег с ведром полез на телегу. — Запугал меня этими… которые по ночам в кустах плачут, не могу теперь в темноте-то… боюсь.
Он открыл бочку, заглянул в нее и в тот же миг с диким воплем шлепнулся на землю, отбежал на четвереньках, вскочил и истошно закричал:
— Э-это… Это кого же ты п-привез, а?
— Что ты, что ты? — Харитоныч, держа в руках только что снятый хомут, испуганно уставился на побелевшее лицо Олега с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью. — Или очумел, паря?
— Там же раздетая женщина сидит… русалка! — взвизгнул поэт и схватился за голову. — На меня ка-а-ак зыркнет! Это что же делается-то?! Ааа… — неожиданно взвыл он и начал карабкаться на дерево.
— Х-хосподи Сусе! — Харитонычу мигом вообразилось, что в бочке и впрямь кто-то судорожно плещется. Старик замычал, надел вдруг на себя хомут и со всех ног ударился прочь.
Да, поэт с лихвой отплатил за „суршащих призраков“, но возмездие не заставило себя ждать: увидев, как старик чешет по лесу с хомутом на шее, он впал в совершеннейшее изнеможение и сорвался с дерева. Падая, здорово поцарапал себе физиономию и оставил на дереве полрубашки.
Отбежав немного, Харитоныч все же опомнился. Он оглянулся — возле злополучной телеги с бочкой, хохоча и дрыгая ногами, катался Олег. Вокруг привычно шумели сосны, пересвистывалась птичья мелюзга, где-то в глубине леса трудился дятел. И на небе, только что показавшемся ему с овчинку, вовсю сияло раннее солнце и млели крутобокие облака-малютки. Старик плюнул, выругался шепотом и, перевесив хомут на согнутую руку, степенно пошагал назад.
Когда он подошел к костру, Олег, делая вид, что ничего не произошло, суетливо готовил завтрак и как бы про себя нарочито противным тонким голосом напевал:
…Тятя, тятя, наши сети
Притащили мертвеца!..
Харитоныч свернул самокрутку и принялся с деловитой обстоятельностью укладывать сбрую. Время от времени он косился на поэта, продолжавшего бубнить песенку про утопленника. Улучив подходящий момент, старик осторожно поднял кнут и как раз на словах: „Да смотрите ж, не болтайте, а не то поколочу!“ — крякнув, вытянул Олега вдоль спины. Удар лег „в аккурат“ — проказливый поэт зашипел и свился винтом.
— Ха-а-рош! — сияя от удовольствия, проговорил Харитоныч. — Так тебя, варнак эдакий! И за песьи головы тоже!
С полотенцем через плечо появилась Лариса.
— Ай, что у вас происходит? — от изумления она застыла, словно налетев на невидимую стену.
— Это… это, видишь ли, народная медицина, — ежась, промямлил Олег. — Методы, конечно, немного кустарные, но вот Харитоныч ручается, что действенно.
— От какой же болезни?
— От дурости, — кратко объяснил Харитоныч.
Олег посмотрел на старика, подмигнул, и они оба враз покатились со смеху, чрезвычайно, видимо, довольные друг другом.
— А ну вас! — фыркнула Лариса. — Этому еще ладно, но вам-то, Харитоныч, не к лицу!..
Во время вечернего чая у костра поэт загадочно отмалчивался и то и дело, словно бы примериваясь, поглядывал на старика. Харитоныч же, не обращая на него внимания, толковал о видах на урожай и поругивал погоду.
— Говорят, бог сказал когда-то Илье-пророку: „Ты, Илья, посылай дождь, когда просят“. А Илья-то, вишь, старик уж, на ухо туговат, ему и послышься: „Посылай, мол, дождь, когда косят“. Вот с той поры так оно и идет.
— Выходит, Илья-то твой сельскохозяйственный вредитель, — ухмыльнулся Олег. — Вроде колорадского жука.
— Хм! — произнес старик и, отставив в сторону кружку, не спеша оглядел уставившегося в огонь Олега.
— Слышь, парень, — позвал он наконец.
— Угу?
— Ох, боюсь я что-то за тебя. Болезнь, вишь, есть такая в наших местах…
— Болезнь? — встрепенулся поэт. — Какая еще болезнь?
— Типун называется, — мстительно сказал Харитоныч. — К таким вот варнакам привязывается.
Юные туземцы захихикали. Олег фыркнул.
— Браво, браво!.. Кстати, как твоя фамилия? А то мы все Харитоныч да Харитоныч, даже неудобно как-то…
Старик подозрительно глянул на простодушно помаргивающего Олега.
