— Прекрасно. Я хочу трудоустроить вот этого молодого человека.
— Вас? — Таня искренне удивилась.
— Он шутит, — поспешно сказал Олег.
— Нет, не шучу. Из нашего вчерашнего разговора я понял, что ты покрылся жирком. Надо его согнать. Я бы взял тебя с собой, но, откровенно говоря, боюсь — перепад окажется слишком резким. Знаешь, как водолазов поднимают с больших глубин? Не сразу на поверхность, а постепенно, с длительными остановками по пути. Де компрессия называется, слышал, наверно?
Олег обиженно промолчал.
Таня беззвучно смеялась. Происходящее ее очень забавляло.
— Так как? — Афтэков взял Олега в жесткий фокус своих похолодевших глаз.
— Никак. Декомпрессию какую-то выдумал. Химик! — Олег сердито фыркнул.
— Значит, никак? Ну что ж…
Геолог глубоко вздохнул, повернулся, чуть выставил вперед левое плечо, и вдруг предстал именно тот давний Афтэков, каким в памяти Олега отпечатался он за миг до того, как послать в нокаут прославленного чемпиона зоны.
— Сроду не применял запрещенных приемов, но… — Афтэков посмотрел на него с сожалением и вдруг резко кинул: — Ты помнишь перевал Козья Шея?
Олег вздрогнул. Хоть и хотелось бы, да как такое забудешь. Словно за иллюминатором вертолета, поплыли в памяти хребты, лишь на треть одетые в заросли стланика, а выше — зазубренные, изъеденные ржавчиной времени лезвия исполинских мечей, и облака, поранившись о них, истекают затяжными дождями… Заслоняя картину, возник Мишка — чуть заикающийся очкарик, застенчивый и тщедушный, добрейшая душа. Все удивлялись, что он пошел на геологический — такому только гуманитарщиком и быть, но он учился лучше всех на курсе и на практике всегда сам вызывался идти в наиболее тяжелые маршруты. Непонятно, себе ли он что доказывал или кому-то другому…
Осень в тот год выдалась дождливая, но в конце сентября неожиданно распогодило, чем начальник партии решил немедленно воспользоваться. На долю студентов-практикантов, Олега и Мишки, выпал трехдневный маршрут по шлиховому опробованию речных отложений в пятнадцати километрах от базы партии.
Пока добирались до места, пока работали — погода держалась сносная. На третье же утро, выглянув из охотничьего зимовья, приютившего их на две ночи, они обнаружили вокруг сплошной туман. Собственно, это был даже не туман, а тучи, которые, как бывает в высокогорье, спустились почти до самой земли. В воздухе стояла плотная изморось, способная в два счета промочить до костей не хуже проливного дождя. Пускаться тотчас в путь представлялось явно рискованным. Решили денек выждать. Однако ни на другой, ни на третий день погода не изменилась. Ждать дальше стало невозможно — кончились продукты.
Из зимовья вышли часов в восемь утра и через каких-нибудь десять минут оба промокли насквозь — стоило в зарослях тронуть ненароком ветку, как сверху обрушивался целый ливень. Но не в этом заключалась трудность их положения. Главное — найти то единственное, ведущее на перевал Козья Шея ущелье, кроме которого нет другого пути через хребет. А как найдешь его, узкое и неприметное, если уже метрах в двадцати ничего не видно, и стоит лишь, идя по азимуту, вслепую, ошибиться на пару градусов, как угодишь в какое-нибудь другое ущелье, запертое в верховьях отвесной стеной.
Так оно и получилось. Проплутав весь день в тумане, спустились обратно к подножью хребта, где росли стланики. По-прежнему лениво моросил дождь, частый и мелкий. Туман к ночи стал словно бы гуще. Все вокруг пропиталось водой — и корявые ветки стланика, и мох, и камни. Развести костер не сумели, хотя спички извели до единой. Маловато оказалось у них таежного опыта, маловато…
Эта так называемая холодная ночевка запомнилась Олегу навсегда. Рассвет, забрезживший после бесконечно долгой ночи, застал их едва живыми.
С трудом переставляя ноги, начали новый подъем. Почти к полудню еле-еле докарабкались до гребня хребта, и только лишь затем, чтобы пережить момент такого отчаяния, когда сами собой опускаются руки и приходит тупое равнодушие к собственной участи. Здесь, наверху, было гораздо холоднее, настолько холоднее, что, даже не отдохнув, они побрели обратно.
