— И вот еще что, — голос его упал до шепота. — Когда ты через год ушел с геолфака, весь курс осудил тебя.
Один только Мишка сказал: „Бросьте, ребята, Олег знает, что делает. Он всегда останется нашим“. Это сказал Мишка, который три года назад утонул в Олекме, спасая проводника-эвенка. Ты не знал? Олег обмяк.
— Ну так теперь будешь знать.
Он снял с плеч поэта тяжелые руки и вернулся на свое место.
— Что буду знать?.. Что?.. — забормотал Олег, порываясь за ним. — Что Мишка?.. Чушь какая-то… Не может… Не должно… Не верю!..
Но нет, он поверил, — сразу поверил, хоть и не осознал еще полностью. Подобное он уже испытывал: сознание неохотно отпускает из живых человека, которого хорошо знал; вот незнакомые умирают вдруг, разом, — потому что в памяти не жили. Олег понял: Мишка для него еще долго останется живым, и, умирая очень медленно, но — и в этом он был уверен, — независимо ни от чего, память о нем будет периодически возвращаться, тревожа, как зубная боль.
Таня, широко раскрыв свои и без того большие глаза, глядела на них с живейшим любопытством, но явно ничего не могла понять. Афтэков повернулся к ней и спокойно заявил:
— Итак, он едет. Можно оформлять его рабочим. Таня растерянно взялась за щеки и пролепетала:
— Как же так… Он же ничего не сказал… Вы поедете?
— Да, — тихо сказал Олег, не поднимая глаз. — Я согласен…
— Вот это другой разговор, — удовлетворенно кивнул Афтэков. — М-да, роль доброго наставника обошлась мне… — он взглянул на часы, — обошлась мне в пять часов потерянного времени и, как минимум, в двести километров расстояния. Сейчас я был бы уже далеко за Хоринском… Собирался выехать в пять утра, — пояснил он Тане, — а сейчас уже десять. Так вот, Танечка, поручаю его твоим заботам…
Афтэков говорил что-то еще. Прощался. Прежде чем уйти, кажется, покровительственно потрепал по голове. Но все это проходило уже мимо сознания Олега. Сознание температурило, оно бредило, оно неслось по мучительному кругу, пытаясь нарисовать мертвого Мишку, но ударялось о непреодолимую преграду и отступало в изнеможении. Необъяснимая и неожиданная вялость охватила его. Стало клонить ко сну. „Потом… потом, а сейчас спать, спать…“ — нашептывал кто-то внутри.
Когда Таня, выходившая проводить Афтэкова, вернулась в комнату, Олег почти дремал.
— Боже, вы совсем, вижу, расклеились, — засмеялась она, глядя на Олега как-то совсем по-новому. — Давайте быстренько поговорим о деле, а потом идите домой отдыхать.
Решили, что с завтрашнего дня Олег будет числиться на работе и должен каждое утро приходить сюда. Если же через несколько дней Хомутов, который обещал приехать, так и не появится, то Олегу придется самостоятельно добираться в его отряд.
…Придя домой, Олег тотчас лег и проспал до прихода Эльвиры.
— Ну, это уж слишком! — возмущалась она, расталкивая его. — Ночами он, видите ли, пьянствует, а днем отсыпается. Придется взяться за тебя всерьез! Сделал что-нибудь за сегодняшний день?
— Сделал, Элечка, сделал, — смиренно ответствовал Олег. — Я… э-э… устроился на работу.
— Еще не лучше! Кем? Куда?
— Рабочим. В археологический отряд.
— А ну тебя! — Эльвира рассмеялась, мимолетно по целовала его в губы и умчалась в спальню переодеваться. Она не поверила, и Олег не стал ее убеждать.
…Когда на следующее утро он явился в институт — теперь уже на работу, Таня сказала ему:
— Вам повезло, Олег. Работать с Хомутовым очень интересно. Он сейчас ведет раскопки захоронений хуннских князей в Долине бессмертников.
Так как Олег тут же признался, что это ему ни о чем не говорит, Тане пришлось рассказать ему о том, кто такие были хунны,[1] чем они знамениты, показать глиняные горшки двухтысячелетней давности, ржавые ножи, наконечники стрел, на которые он поглядывал без особого любопытства.
— Вот, пожалуй, и все, что я знаю о них, — заключила она. — Моя специальность — неолит и бронзовый век, поэтому о хуннах я имею самое общее представление. Но если вам интересно…
— Да-да, еще бы! — не совсем искренне воскликнул Олег. — Конечно, интересно!
— Вот и прекрасно! — засмеялась Таня, и Олег невольно залюбовался ямочками на ее щеках. — Тогда я дам вам кое-какие книги…
