Лариса повернула к нему лицо, ставшее в свете наступающего утра чуточку голубоватым и оттого необыкновенно красивым.
— Жизнь всегда и во всем права, — серьезно и убежденно сказала она.
Часов в десять утра из ближайшего села вернулся Харитоныч, уехавший туда еще накануне за продуктами и почтой. И в первый раз за два месяца он кое-что привез и для поэта.
— Пляши! — сказал Харитоныч, торжественно вручая ему телеграмму.
Прочитав, Олег засиял. Эльвира деловито и сухо сообщала, что на обратном пути из Японии с ним хочет повидаться болгарский поэт Павел Калев — хороший его друг и переводчик. Однако, когда Олег посмотрел на дату приема, радость его улетучилась: телеграмма пролежала на почте пять дней. Олег бросился к Хомутову.
— Прокопий Павлович, дорогой начальник! — он просунул голову во входной проем палатки. — Мне бы отгульчик, а?
— По личным вопросам я принимаю в другое время. Вы что, не читали табличку на двери? — Хомутов ухмыльнулся. — Заходи. Что случилось?
Олег молча протянул ему телеграмму.
— Ох уж эти мне творческие личности! — вздохнул Хомутов. — Что ж, съезди. Сколько думаешь пробыть?
— Не более трех дней, — твердо пообещал Олег. Сменить рабочую одежду было делом двух минут.
Кроме этого, можно было, пожалуй, прихватить пустой рюкзак, чтобы, возвращаясь, сложить в него кое-какие покупки. Вот и все сборы. Правда, поэт не мог решить, брать ли ему с собой написанное за это время. Присев на раскладушку, он долго перебирал разномастные блокноты, тетради, уйму разрозненных листов и качал головой. Записи, сделанные днем, при свечке, у костра, при свете луны, а то, кажется, и в полной темноте, мятые и грязные, выглядели ужасно. Работы с этими каракулями, зачеркнутыми и снова восстановленными словами, с этими строчками, налезающими одна на другую, и непонятными сокращениями было еще непочатый край. Поэт вздохнул и, мурлыча под нос простенький мотивчик, принялся обвязывать эту пухлую кипу бумажным шпагатиком.
— Олег, можно к тебе? — вдруг послышался снаружи голос Ларисы.
— Не только можно, но и нужно! — откликнулся он. Лариса, в том самом полосатом платье, в котором встречала профессора Одиозова, приняв его за своего академика, выглядела так, что поэт невольно спросил себя, она ли, эта царственно красивая женщина, всего несколько часов назад лежала в его объятиях. И во время последующего разговора он не раз с недоумением возвращался мыслью к тому, что же могло привлечь ее в нем, ибо о своих внешних данных Олег никогда не был слишком высокого мнения.
— Как ныне сбирает свои вещи Олег, — Лариса весело оглядела его довольно-таки мятый цивильный наряд. — Уже готов?
— Э-ээ… долго ли нищему подпоясаться, — Олег усмехнулся, и в этой его усмешке было что-то такое, что Лариса женским своим чутьем тотчас поняла его состояние. Она присела рядом, обеими руками взяла его за уши и, повернув к себе лицом, надолго прильнула влажным горячим ртом к его губам.
— А что, это у вас так положено, да? — невинно спросила она, отпустив его.
— Что? — не понял Олег.
Лариса молча указала глазами, и только тут он спохватился, что до сих пор бережно держит в руках злополучную рукопись. Более глупое положение вообразить было бы трудно.
Лариса звонко рассмеялась.
— Видишь ли, я э-ээ… — промямлил Олег. — Э-ээ… не знаю, что делать: брать их с собой или не брать.
— Но пока-то их можно отложить в сторонку или это у вас запрещено?
— Знаешь что, — взмолился Олег. — Я признаю, что все это очень забавно, но ты уж не смейся сейчас надо мной, ладно? Я сегодня чувствую себя ужасно затюканным. Столько всего навалилось сразу…
— Понимаю, — Лариса помолчала. — Сколько пробудешь?
— Дня три.
— А… вернешься?
— Теперь уже поздно, — несколько туманно сказал Олег и, отвечая на немой вопрос ее глаз, пояснил: — Если бы это было вчера…
Она кивнула, потом проговорила, глядя в сторону:
— Мы тебя проводим со Светочкой. Ты не против?
— О, господи!
— Тогда ты иди помаши всем ручкой, а я пока схожу за ней.
— Отлично. — Он взвесил на ладони рукопись и решил: — Не буду брать! Все равно в городе я не смогу над ней поработать, да и отправляться в путь люблю налегке!
