— Я вижу, что разговор у нас не получается. Что ж, идите.
Меня встретили дружным:
— Ну что?
— Дискутировали. Я утверждал, что с начальством шутить можно, а наш и. о. держался противоположного мнения.
— Значит, ты признал, что это шутка?
— А что делать? И. о. все же не полный идиот.
Новость разнеслась по институту мгновенно. Заходили люди с расспросами, даже красавица Изольда заплыла:
— Это правда, что вы послали Боровиковой тему о комиссионных сапрофитах?
— Компроморфных секрефитах, — важно поправила Жанна.
— Ну, и она что?
— Побежала к нашему и. о. советоваться, есть такие секрефиты в природе или нет.
— Ну, смотрите, как бы она Рыконду не пожаловалась.
Сергей Павлович Рыконд — наш директор, сорокалетний член-корр. Ростом чуть выше нашего и. о., но в остальном полная противоположность. Главное — предельно живой. Курносый, лицо мальчишеское, солидности ни грамма. Когда его только назначили и он попытался усесться в полагающуюся ему по чину персональную «Волгу», важный шофер с почечными отеками на лице обругал его презрительно и не хотел пускать. Но ошибаются те, кто верит внешности и принимает его за своего парня. Иногда с ним бывает: вклинится в кружок молодежи, анекдот расскажет — он вообще человек неожиданный, но в сущности суров. А иногда и жесток.
Был такой профессор Акентьев, звезд с неба не хватал, но зато маститый до предела: с Павловым (настоящим) встречался, с Орбели — ну и постепенно снижался, так что когда у нас Рыконд появился, одна оболочка от профессора оставалась, а внутри пустота, но зато солидность и импозантность росли на глазах: борода появилась, черная ермолка, чуть ли не стоячие воротнички стал носить — украшение всех институтских президиумов: А Рыконд как появился, так сразу и выгнал, какого-то зеленого доктора наук из Иркутска выписал, а на ученом совете объяснил: «Пустыни, в которых даже не встречаются оазисы, нам не нужны». Все отделы института Рыконд пробудить пока все же не смог — два года он у нас всего, — но постепенно доберется, думаю. Тот же и. о. Павлова ждет своего конкурса с трепетом, после долгой спячки тремя статьями разразился.
А уж у самого Рыконда работа кипит: две монографии, доклады в Женеве, в Беркли, в популярных изданиях то и дело интервью. Конечно, некоторые у нас презрительно пожимают плечами: «Не директор, а рекламный агент». Но ведь не может же такой человек врагов не нажить… Да, но хоть Рыконд человек неожиданный, в нашем случае его реакцию предсказать можно: Боровикова — дама эффектная, чем-то даже на Наталью Гончарову похожа, а уж перед директором хвостом вертит — ветер поднимается!
Из института мы с Жанной вышли вместе. Нам почти по пути, но раньше я не придавал этому значения: то чуть задержусь, то раньше выйду — вот и едем врозь. И сегодня она замешкалась одеваясь, но я будто случайно подождал, и мы вышли вместе.
Под руку я Жанну не взял, но мы шли рядом.
— Слушай, Синекдоха, ты когда еще в баскет играла, наверное, фолила зверски?
Почему я это сказал? Ничего другого в голову не пришло? Или подумал, что случай с запиской тоже вроде фола, и теперь нам будут кидать штрафные?
— Что вы, Алексей Кириллович, все Синекдоха да Синекдоха! Какая я Синекдоха?
— Короткохвостая, вот какая. А какой я Алексей Кириллович? Будто старец. Нельзя, что ли, просто Лешей звать?
— И в институте тоже!
— Конечно.
— Ну что вы, нельзя. Вы же с верхним образованием, научный работник, уважать полагается.
— Плевать на уважение.
— Ну да, все услышат, что на «ты», сразу подумают…
— Ну и что? Пусть думают.
— Мне-то что. Вам может быть неприятно.
— Опять «вам». Ты меня просто пугаешь. Я по привычке себя молодым считаю, а оказывается…
— И. о. услышит, шум подымет. Он на субординации помешан.
— Ничего, придется проглотить. Это уж наше дело, как друг друга называть.
«Наше дело» — хорошо звучит!
На автобус стояла длинная очередь. Первый снег под ногами прохожих растаял, но на газонах еще лежал. Пахло морозом. Хорошо!
— Слушай, пойдем пешком.
— Пойдем.
Выговорила наконец «пойдем», а не «пойдемте»! Хотя это еще, конечно, ничего не значит.
Мы шли, сталкивались плечами, иногда толпа нас разъединяла, тогда мы искали друг друга, протискивались между прохожими.
