— У вас в детском саду был президент класса? — скептически спросила я.
Ашер кивнул.
— Генри был единственным пятилетним ребенком, предвыборная компания которого состояла из трёх частей.
Я понятия не имела о том, шутил Ашер или нет.
— И третей частью, — продолжил он, — было печенье.
Когда мы добрались к двери главного здания, из него поспешно вышел учитель живописи.
— Внутрь, — сказал он. — Все в класс, — учитель был напряжен, словно натянутая эластичная резинка.
Мы зашли в здание. По всему коридору учителя поспешно отправляли учеников по кабинетам. По моему позвоночнику скользнула тревога.
Что бы ты ни увидела или ни услышала…
Рядом со мной появился Генри. Судя по выражению его лица, сейчас выборы в студенческий совет были последним, что его волновало. Его челюсть была напряжена, а темная кожа туго натянулась на скулах. Его губы застыли в мрачной линии.
— Что происходит? — шагая в кабинет, спросила у него я. Вокруг меня перешептывались ученики. Учитель сказал нам сесть на наши места — но я была сосредоточена на Генри.
Не произнося ни слова, он передал мне свой телефон. Я заставила себя посмотреть на экран.
«В Вашингтонской больнице взорвалась бомба».
Воздух в моих лёгких покрылся льдом. Я не могла вдохнуть. Не могла выдохнуть.
Что бы ты ни увидела или ни услышала — не говори ни слова.
ГЛАВА 8
Я не знала, была ли проблема Уолкера Нолана как-то связанна с событием, которое пресса называла «террористическим актом». Дрожащими руками я отправила Айви сообщение. Мне нужно было услышать, что она в порядке. Ради этого дела Айви позвонила Адаму. Адам работает на Пентагоне. Боди сказал мне никому не рассказывать…
Меньше минуты спустя Айви ответила на моё сообщение. «Я в порядке. Кто-нибудь может подвезти тебя домой?».
Другими словами: ей нужен Боди.
«Что происходит?» — ответила я.
Через несколько секунд я получила ответ.
«Кто-нибудь может подвезти тебя домой?»
Наш учитель испанского заметил мой телефон, но не стал делать мне замечания. Я была не единственной, кто писал родителям.
«Да». Я напечатала ответ, сдерживая желание повторить свой вопрос, как Айви повторила свой. У Генри была машина. Как и у Эмилии — и Ашер часто был не против её «позаимствовать». Я смогу добраться домой из школы.
Шесть следующих часов я провела, гадая о том, зачем Айви понадобился Боди.
Пролетел урок испанского, а вслед за ним — урок физики. Собрание в часовне заменило мой первый урок английского, так что пятый урок — единственный урок, который я делила с Джоном Томасом Уилкоксом — наступил довольно быстро.
— Ходят слухи, что ты помогаешь Эмилии Роудс с её предвыборной компанией, — Джон Томас явно не слишком переживал из-за новостей о взрыве. Остальные ученики были на грани от напоминания о том, что плохие вещи могли происходить совсем близко. Выражение лица Джона Томаса было, как и полагается, печальным. Но с ним плохо сочетался блеск его глаз.
— Совсем как твоя сестра помогла президенту Нолану, — продолжил Джон Томас. — И только посмотри, что из этого вышло. Ноланы сделали из национальной безопасности кавардак. Кто бы сегодня ни пострадал, их кровь на руках твоего президента — и твоей сестры.
Что бы ты ни увидела или ни услышала — не говори ни слова.
— Начинается урок, — Генри сел за парту передо мной и смерил Джона Томаса взглядом. — Смотри вперед, Уилкокс.
— Защищает тебя, да? — спросил у меня Джон Томас. — Ты и правда умеешь обращаться с противоположным полом.
Одним из немногих приемов в репертуаре Джона Томаса было предположение о том, что я укрепила своё положение в Хардвике, переспав с большинством старшеклассников. Ему никогда не удавалось заставить меня отреагировать на эти слова, но он не переставал пытаться.
Кажется, мистер Уэсли — преподаватель предмета под названием «Говоря о словах» — что-то вроде ораторского искусства в Хардвике — почувствовал, что сегодня был неподходящий день для лекции. Он включил запись поэтического слэма и выключил свет.
— Девушки вроде тебя, женщины вроде твоей сестры — хороши только для одного, — прошептал Джон Томас. — И я говорю не о предвыборных компаниях.
