Борьба с нами их истощит, и страну тем временем захватят повстанцы. Диктатурам не место в новом времени.
– Интересно, что придет им на смену?
– Не знаю. Запуск ракет выглядит как последний вздох человека-животного. Не ты ли называл двадцатый век «эпохой дурных манер»? Мы были глупы, невероятно глупы! Теперь все это позади.
– И ничего взамен. – Россман затушил сигарету и тут же достал новую. На темном фоне огонек спички на мгновение выхватил осунувшееся лицо. – О, да, грядущее будет совершенно непохоже на прошлое. Общество или общества, возможно, сохранятся, но перестанут напоминать те, в которых жили мы. Не исключено, что они будут чистыми абстракциями, ментальными образами, системой обмена и взаимодействия на уровне символов. В общем, возможности есть для появления общества как лучше, так и хуже предыдущего, и сдается мне, что возобладает худшее.
– Гм. – Мандельбаум глубоко затянулся трубкой. – Помимо того, что мы начинаем с нуля и не гарантированы от ошибок, почему все обязательно должно стать хуже? Боюсь, ты родился пессимистом.
– Несомненно. Я родился в другую эпоху, и у меня на глазах она утонула в крови и сумасшествии. То, что мир разваливается, было видно еще до 1914 года. Это кого угодно превратит в пессимиста. И все-таки я думаю, что прав. Человек, по сути, отброшен назад в состояние полного одичания. Нет, и это неверно – у дикаря есть какой-никакой жизненный уклад. Человек опустился до уровня животного.
Мандельбаум широким жестом указал на гордый город за окном.
– Это похоже на мир животных?
– Муравьи и бобры тоже умеют строить. Или умели. Интересно, чем сейчас заняты бобры?.. Материальные артефакты мало что значат. Они появились исключительно на общественной почве знаний, традиций и побуждений, это симптомы, а не причины. А теперь эту почву выдернули у нас из-под ног.
Да, мы не утратили знание. Однако оно потеряло для нас ценность и служит исключительно инструментом для обеспечения элементарного выживания и уюта. Подумай хотя бы о своей жизни. В чем ты теперь видишь ее смысл? Чего стоят все твои прошлые достижения? Курам на смех!
Способен ли ты еще получать удовольствие от чтения некогда великой литературы? Говорит ли тебе о чем-либо искусство? Цивилизация прошлого с ее наукой, искусством, верованиями и смыслами теперь настолько от нас далека, что попросту не существует. У нас больше нет цивилизации. Нет целей, идеалов, творческого труда – ничего нет!
– Не знаю, не знаю, – с легкой иронией ответил Мандельбаум. – У меня как раз дел невпроворот, по крайней мере, на ближайшие несколько лет хватит. Приходится запускать новое повсюду в мире – в экономике, политике, медобслуживании, контроле рождаемости, охране природы. Масштабы поражают воображение.
– А что потом? – не унимался Россман. – Что мы будем делать потом? Чем заняться следующему поколению и поколениям, которые придут за ним?
– Они сами найдут, чем себя занять.
– Интересно, чем же? Задача построения устойчивого мира колоссальна, но мы оба понимаем, что новому человечеству она по плечу, более того – это вопрос всего нескольких лет. А что потом? В лучшем случае человек будет сидеть и потихоньку коснеть в нескончаемом комфорте.
– Наука…
– Ах, да. У ученых некоторое время на дворе будет праздник. Вот только большинство физиков, с кем я недавно общался, говорят, что потенциал науки не безграничен. Количество законов и явлений природы имеет предел, и все они однажды будут сведены в единую теорию. Мы уже сегодня не так от нее далеки. Хотя мое предположение не имеет стопроцентных доказательств, оно выглядит правдоподобным. К тому же не все могут быть учеными.
Мандельбаум посмотрел в темноту за окном. Как тихо, подумал он. И отрывая ум от жены и детей, спросил:
– А как же искусство? Нам предстоит создать совершенно новые виды живописи, скульптуры, музыки, литературы, архитектуры! Жанры, которые прежде никто не мог себе вообразить!
– Только если сложится подходящее для этого общество. (Искусство в течение истории имело ужасную тенденцию приходить в упадок, застывать в подражании прошлому. Понадобится неслабый толчок, чтобы снова его разбудить. И опять же, друг мой, не все способны быть людьми искусства.)
