Конь перешел на шаг, Файрон Ден Таснет поднял хлыст и отогнал с пути нескольких прохожих. Жестоко дернув за поводья, он остановил животное, и конюх тотчас соскользнул с крупа, чтобы взять коня под уздцы, пока эсквайр спешивался. Казуел затаил дыхание, изо всех сил стараясь унять дрожь в руках. Тем временем Файрон оставил лошадь и конюха и, не оглядываясь, вошел в высокое здание из оранжевого кирпича. Его цвет вызывал изжогу, его украшения поражали наглой фривольностью, над его двустворчатой дверью веером развернулись дудки, а декоративные каменные вазы под окнами ломились от цветов и фруктов.
Иногда так и тянет поверить сказкам про извращенное чувство юмора у Острина, подумал Казуел, с омерзением стряхивая с ладоней воду из лошадиной колоды. Почему из всех мест в городе Ден Таснет должен был приехать именно туда?
С этими тяжелыми мыслями он потащился к нижнему городу, с трудом передвигая ноги от усталости. Файрону Ден Таснету лучше остаться в театре, потому что Казуелу нужно время на восстановление сил, прежде чем он сможет творить еще какую-нибудь магию. И пусть никто даже не пытается обвинять его, если эсквайр уйдет раньше, чем Казуел туда доберется.
Маг повернул голову на звяканье упряжи. Увидев подъезжающий рысью фиакр, он повелительно махнул рукой.
— Ваша честь?
— Кукольный театр в Лантановом проезде, — отрывисто приказал Казуел.
Возница свистнул, и двуколка тронулась с места. Маг закрыл глаза, стараясь восполнить энергию, которую он потратил на манипулирование стихиями. Легко им всем требовать, чтобы он использовал магию, но только тот, кто родился магом, знает, чего это стоит, — еще одна несправедливость, которую маги вынуждены терпеть.
Фиакр остановился с резким толчком, и Казуел открыл глаза. Возница повернулся к нему.
— Сюда?
— Да. — Выбравшись из двуколки, маг с неудовольствием посмотрел на безвкусный фасад.
— Хорошего праздника, но с вас серебряная марка, — возмущенно напомнил кучер.
Казуел вытащил из кармана амулет Д'Олбриота.
— Обратись в сторожку за своей платой. Пропустив мимо ушей сердитое ворчание кучера, он медленно высокое здание. Узкий холл был совершенно пуст, если не увядших цветов, которые валялись в пыли, и разбитого стула с вываливающейся из сиденья обивкой. Казуел пробежал мимо большой картины, на которой Острин обнимал девицу, ухватив ее за наиболее неподобающие места. Художник нарочно выбрал самые отвратительные предания для своих кричащих фресок?
За двустворчатой дверью, выкрашенной яркой краской, звучали смех и болтовня, эхом разлетаясь по огромному залу без окон, который занимал большую часть этого пустого здания. Сцену в одном конце оккупировали ремесленники, они стучали молотками, пилили и красили. Откуда-то издалека неслись обрывки музыки, соперничая с этим шумом, и тупая боль сжала виски Казуела.
— Пришел навестить брата? — Музыкант в грязных бриджах и рубахе навыпуск остановился перед ним.
— Да, конечно. — Маг слегка улыбнулся.
— Он там, наверху. — Музыкант кивнул на сцену. — Поднимайся, никто не будет против. — Он ушел, помахивая свирелью с костяным мундштуком.
Оставив без внимания его совет, Казуел осматривал зал в поисках Ден Таснета. Толпа все время перемещалась, и маг шипел от досады. Люди то собирались в кучки, то расходились. Разные компании вытаскивали стулья из неровных рядов, составляя их в круг, и бросали их несколько минут спустя. Визг и смех прорезали крики приветствия — это взбалмошно обнимались девушки в платьях, слишком нескромных для публичного показа. Мужчины выглядели не лучше: сюртуки и манжеты были расстегнуты, кружевные воротники сбились. В боковой комнате покупали бутылки давали из рук в руки. Казуел хмыкнул с неодобрением, когда почувствовал резкий запах более крепких напитков. Неудивительно, что никто не носит эмблемы своего Дома, который они позорят таким поведением.
Толпа на минуту расступилась, и маг увидел Файрона Ден Таснета, но в следующее мгновение тот был заслонен хихикающей девицей, которая тянула его за руку. Она подняла свое покрасневшее лицо для поцелуя, и юноша с радостью поцеловал ее, после чего второй парень сгреб ее в объятия. Казуел стоял с разинутым ртом, ужасаясь такой неразборчивости, пока проходивший мимо музыкант не ткнул его в ребра с похотливым смешком.
