— Энгус, я говорю серьезно. Не вмешивайся.
Слуга обиженно отозвался:
— Но, мисс, так нельзя. Я должен…
— Я тут хозяйка или нет?
— Да, но ваш батюшка…
— Согласился бы с каждым моим словом. Сам знаешь, что это так. Будет гораздо лучше, если сегодня вечером ты составишь компанию Рыжему. Ему нечем заняться, и он сам не свой после того случая. Партия-другая в карты привела бы его в чувство.
Энгус почесал шею, переминаясь с ноги на ногу. Сейчас он напоминал малого ребенка.
— Хорошо, мисс. Как прикажете.
Облегченно вздохнув, София кивнула, и ее волосы блеснули золотом в свете украшавших стены многочисленных бра.
— Отлично. А теперь пусть Мэри подает обед. У меня не было времени перекусить, и если дело так пойдет и дальше, я наверняка умру с голоду. Поскорее бы вечер прошел: тогда я смогу поесть.
Энгус тихо засмеялся:
— Давайте, я суну для вас кусок хлеба под баранину, которую Мэри сейчас поджаривает до углей!
— Да, пожалуйста! Кусок хлеба с джемом. Спрячь его в моей тарелке.
— Только глядите, как бы Маклейн не заметил.
— Маклейн ничего не заподозрит.
Дугал стиснул зубы.
Энгус кивнул:
— Хорошо. Но помните — если дело пойдет наперекосяк, вам только крикнуть, и я примчусь.
— Сама справлюсь. Знаю, как заставить Маклейна держать себя в руках.
Энгус ушел. Дугал отскочил от двери подальше. Проклятие. Девица хочет выставить его полным дураком.
Дождь за окнами хлынул с удвоенной силой.
Значит, вот как она собирается действовать, горько размышлял он. А ведь не далее как сегодня утром София казалась такой милой, ее мелодичный смех почти растопил лед в его душе. А ей нужно только одно: обманом выманить у него дом, честно выигранный им в карты.
Сжав зубы, он дожидался ее появления. Вот и шелест шелка ее платья в дверях библиотеки, легкие шаги, сладкий, как мед, голос:
— Вот вы где!
Дугал повернулся к Софии. К его досаде, ему было очень приятно ее видеть. Платье чудесно обрисовывало ее стройную шейку, подчеркивало восхитительный подъем груди, облегало точеную талию и мягкими складками ложилось на бедра, намекая на совершенные линии ног. Цвет платья перекликался с живой голубизной ее глаз, а золотистые волосы сияли, отражая свет свечей.
Она яркая и исполненная жизни. Губы изогнулись в ласковой улыбке. Глаза искрились радостью… И кажется, предостерегали?
Их взгляды встретились.
— Ах, ваш бедный глаз!
Она беспомощно всплеснула руками — как ей жаль, что у него синяк!
— Пустяк. Я уж и забыл.
Слабый аромат жасмина окутал его, словно облаком, когда София с участием разглядывала его подбитый глаз.
— Мне очень жаль, что так вышло. Но я рада, что вам не больно. Кажется, не распухает, всего лишь небольшой синяк.
Какой у нее нежный и волнующий голос!
Дугала обдало волной жара — как всегда, когда София оказывалась рядом. Когда ее не было, он мог рассуждать о ней холодно и логично. Однако стоило ей появиться, и он начинал пылать. Рассудок ему не повиновался.
Черт, он готов ненавидеть себя за эту слабость. Обычно ему нравилось испытывать любовное волнение. Но сейчас, зная об обмане, он думал, что собственные чувства его предали. Как странно! Он никогда не отличался особой чувствительностью, да и какие тут могут быть чувства? Только плотское влечение.
Он заставил себя любезно улыбнуться, сохраняя на лице выражение холодной отчужденности:
— Я начинал беспокоиться: не придется ли есть восхитительный обед в одиночку?
София пожала плечами, и ее грудь заколыхалась, грозя вырваться из своего шелкового заточения.
— Простите, задержалась. Пришлось посидеть с отцом.
Как правило, Дугал раздражался, если ему приходилось ждать. Но не сейчас — он просто не мог отвести взгляда от соблазнительного колыхания ее груди.
Он подал ей руку.
— Не сесть ли нам за стол?
— Конечно. — Пальцы Софии легли на его ладонь. Она улыбнулась. — Умираю с голоду.
Он тоже испытывал голод, но несколько иного порядка. Черт возьми, хватило прикосновения пальцев, случайного касания упругой груди — и прощай, старательно выстроенная линия обороны!
Справившись с волнением, Дугал повел Софию в столовую. Усадил за стол и вздохнул с облегчением, занимая место напротив. Нужно соблюдать осторожность. Будь он проклят, если позволит ей заметить, как сильно действуют на него ее чары.
