Второй парень, сидевший от меня сбоку, тоже не понимая, что происходит, привстал с сиденья, но тут же встретился взглядом с Айын. Мне снова показалось, что в полумраке салона ее глаза мерцают.
— И вы тоже хотите спать! Вы засыпаете! Вы проснетесь через час! — не отрывая взгляда от его лица, чеканя слова, медленно произнесла она.
Парень, как мешок с сеном, рухнул обратно на сиденье и остался сидеть, безвольно свесив голову и руки. Я повернул голову в его сторону. Он размеренно сопел, глаза его были закрыты.
Айын повернулась к Шацкому, который сидел, не шевелясь, как истукан, и смотрел прямо перед собой.
— Сейчас мы выйдем, — сказала она так же медленно, — а вы сядете обратно и будете крепко, крепко спать. Через час вы проснетесь и поедете к себе. Вы все про нас и про Виталия забудете. Никакой тетради нет! Вы поняли, Павел Борисович?
— Я понял. Никакой тетради нет, — приглушенно и как-то механически, как робот, повторил Шацкий с тем же оцепенелым выражением лица.
— Все! Выходите! — скомандовала Айын, поворачивая ключ зажигания. Мотор заглох.
Шацкий открыл дверь и стал вылезать из машины. Его движения были заторможенными, как у лунатика. Айын сделала мне головой знак: выходи!
— Айын, погоди! — сказал я, все еще не веря в чудо, которое случилось на моих глазах. — У него в папке кое-что должно быть, надо забрать! Это Виталий написал!
— Давай быстрей! — поторопила она.
Я непослушными от волнения пальцами расстегнул папку Шацкого. Перелистнул ее содержимое. Так и есть! Письмо и схема были здесь. Я торопливо сложил их и сунул в карман, схватил сумку и выбрался из салона. Айын была уже снаружи. Следователь продолжал неподвижно стоять возле машины. Проходя мимо, я поглядел на него. Его лицо ничего не выражало, глаза были остекленевшими. Я не удержался от соблазна и легонько потрепал его по гладко выбритой щеке.
— Прощайте, Павел Борисович! Ничего личного! — сказал я весело. Шацкий никак не отреагировал.
Айын подошла к нему и сказала:
— Садитесь обратно!
Шацкий все так же замедленно сел в салон и захлопнул дверцу. Сквозь стекло я видел, что он остался сидеть в прежней застывшей позе.
— Пошли скорей! — сказала Айын, взяв меня за руку и сдвигая с места. Я до сих пор был под впечатлением от увиденного.
Мы быстро зашагали прочь от машины.
— Да, здорово ты с ними! — воскликнул я с восхищением. — Это что, гипноз был? Тебя где-то учили этому?
— Что-то вроде, — уклончиво ответила Айын. — Конечно, этому надо долго учиться. Но надо еще и от природы иметь нечто.
— И часто ты так… делаешь? — Я даже немного опасливо покосился на эту молодую красивую женщину.
— Только в крайних случаях. Он же сказал, что вынужден применять крайние меры. Вот и мне пришлось пойти на такие же. А вообще им полезно поспать лишний часок. Работа ведь у них напряженная, — с этими словами она рассмеялась.
Я тоже засмеялся. Нервное напряжение стало быстро спадать. На душе у меня становилось светлее. Погода была солнечная и жаркая. Я думал, шагая рядом с Айын, о том, как все-таки здорово, что обстоятельства привели меня к ней. Она шла быстро, совсем не по-женски, но с какой-то упругой кошачьей грацией, — это вызывало ассоциацию с мифом о древних амазонках-охотницах.
Я не удержался от распиравшего меня любопытства и спросил о том, о чем не решился спросить вчера.
— Слушай, Айын, а я ведь вроде где-то читал, что у шаманов ни семьи, ни детей не бывает! Как так получилось, что ты… — Я осекся, осознав всю глупость и бестактность своего вопроса.
Ее это нисколько не смутило.
— Да, это так, — быстро ответила она. — Обычно человек выбирает эту стезю в юном возрасте и остается один до самого конца. А вернее сказать, эта стезя сама выбирает его. С семейной жизнью это практически несовместимо. Но у моего деда вышло не так, как у других. Он стал шаманом уже после рождения своего сына и даже после того, как появилась я.
— И где же сейчас твои родители? — Я чувствовал, что во мне растет интерес ко всему, что касается этой женщины.
— Они умерли, когда мне было два года. Эпидемия гриппа, она унесла больше половины селения, и их в том числе. Бабушка пережила их ненадолго. Я осталась одна у деда на руках. — Она проговорила это ровным, спокойным голосом.
