— Сейчас никак невозможно. Время позднее, в Крепи уже все спят, но завтра я куплю вам, что пожелаете.
— Спят в половине девятого вечера!
— Уже пробило девять.
Жена тюремщика поставила в моем склепе раскладную кровать, понимая, очевидно, что я не поскуплюсь, расплачиваясь за услуги. Кроме двух перин, я получил еще пуховое одеяло. Так что в ту ночь вся моя персона, можно сказать, была в пуху.
Спал я не больше двух часов, и в тревожном моем сне больше не видел маленьких гномов-благодетелей: эти существа, зачатые и возросшие на почве Германии, меня совсем покинули. Зато я предстал перед неким судилищем — судьи сидели поодаль в глубокой тени, пропитанной внизу схоластической пылью.
Председатель делал вид, будто он — г-н Низар>[333], асессоры были похожи на господ Кузена и Гизо>[334], у которых я учился в Сорбонне. Но в отличие от тех времен я пришел не на экзамен. Мне предстояло выслушать смертный приговор.
На столе были разложены английские и американские magazines>[335], а также множество иллюстрированных книжонок по six pence>[336] каждая, на которых я смутно различал имена Эдгара По, Диккенса, Эйнсуорта и т. д.; по правую руку от судей высились три тощие и сумрачные фигуры в облачениях из латинских диссертаций, напечатанных на атласе, и мне удалось даже разобрать названия: «Sapientia», «Etilica, «Grammatica»>[337]. Призраки-обвинители презрительно выкрикивали по моему адресу следующие слова: «Фантаст! Реалист!! Фельетонист!!!»
Я расслышал несколько фраз из обвинительной речи; голос, произносивший ее, был вполне достоин г-на Патена: «От реализма до преступлений всего один шаг, ибо преступление по самой своей сути реалистично. Фантазизм это прямой путь к обоготворению чудовищ. Фельетонизм довел этот заблудший ум до того, что вот он гниет в тюремной камере на сырой соломе. Он и ему подобные начинают с посещения Поля Нике, затем они сотворяют себе кумира из женщины-мериноса с рожками, а кончают тем, что в городе Крепи их берут под арест за бродяжничество и неумеренное трубадурство».
Я пытался возражать, называл имена Лукиана, Рабле, Эразма и прочих классиков-фантастов. И сам почувствовал, что становлюсь претенциозным.
Тогда, обливаясь слезами, я воскликнул:
— Confiteor! Plangor! Juro!..>[338] Клянусь больше не грешить этими творениями, преданными проклятию Сорбонной и Французским Институтом, буду писать теперь только на темы исторические, философические, филологические и статистические… Мне как будто не верят?.. Ну хорошо, начну строчить романы добродетельные и пасторальные, добиваться премий за поэтичность и этичность, буду сочинять книги против рабства и в защиту младенцев, дидактические поэмы… трагедии! Да, да, трагедии!.. Я даже продекламирую сейчас ту, которую сочинил в предпоследнем классе, — она как раз вспомнилась мне!..
Видения исчезли, испуская жалобные вопли.
Глухая ночь! Где это я? В застенке!
Неразумный человек! Вот к чему привело тебя чтение английского очерка под названием «Ключ от улицы»… Ищи теперь ключ от вольного простора!
Засовы залязгали, дверь заскрипела. Тюремщик спросил, хорошо ли мне спалось.
— Отлично! Просто отлично!
Нельзя же быть неучтивым.
— Как отсюда выбраться?
— Наведут справки в Париже и, если отзывы будут благоприятные, дня через три-четыре…
— А можно мне поговорить с каким-нибудь жандармом?
— Тот, который приставлен к вам, должен вот-вот прийти.
Вошедший жандарм показался мне посланцем небес.
— Ну и повезло же вам!
— Повезло? В чем? — А в том, что сегодня у нас день сношений с Санлисом, значит, вы предстанете перед товарищем прокурора. Вставайте, пойдем.
— А как я попаду в Санлис?
— На своих двоих. Пять лье, сущие пустяки.
— Да, но если польет дождь… меж двух жандармов, по раскисшим дорогам…
— Имеете право нанять карету.
Пришлось нанять карету. Сущие пустяки, каких-нибудь одиннадцать франков, да еще два франка тюремщику за услуги, в сумме тринадцать франков. Злосчастная моя судьба!
Впрочем, оба жандарма были весьма любезны, я даже подружился с ними, рассказывая, пока мы ехали в Санлис, какие сражения происходили тут во времена Лиги. Когда впереди завиднелась башня Монтепиллуа, рассказ мой стал патетичен, я описал им битву на этом клочке земли, перечислил эскадроны драгун, вкушающих вечный сон в этих мирных полях; мои провожатые даже остановили карету и пять минут созерцали башню, а я меж тем объяснял, как в ту эпоху был устроен укрепленный замок.
