— Ваш отец справедливый человек, не думаю, чтобы он позволил наказывать невиновного.
— Если я попрошу, он накажет.
Он улыбнулся.
— Я не боюсь наказания.
Хьюмилити продолжал полоть, а она все смотрела на него. Он вызывал у нее одновременно и восторг, и гнев. Восторг — потому что она ощущала свою власть над ним, гнев — потому что в нем таилась сила, не меньшая, чем в ней.
Проповедник из Бостона жаждал быть мучеником. Он был из тех, кто готов испытать тысячи мучений и умереть за веру. Он верил, что сила Господа была в нем столь же сильна, как вера Тамар в свою дьявольскую силу.
Она знала, почему Хьюмилити бросает на нее быстрый взгляд и тут же отворачивается. Как большинство мужчин, он находил девушку неотразимой и желанной.
Ей доставляло удовольствие быть желанной, хотя удовлетворять желание кого-либо из мужчин ей вовсе не хотелось, потому что сама была не уверена в своих чувствах. Однако она ощущала страх, когда сверкающие глаза Бартли Кэвилла смотрели на нее, и ей нравилось, что Хьюмилити не выдерживал ее взгляда.
Он был старше Бартли; она полагала, что ему лет тридцать, и он, по ее мнению, стар для любовника. Она догадывалась, какую жизнь он вел. Он пуританин, рожденный в семье пуритан. Пуритане считали, что образ жизни священника должен быть строгим, каким была жизнь Иисуса Христа на земле. Ему с детства внушали, что смеяться грешно, есть нужно умеренно, лишь для поддержания жизни, что танцевать и любить плотски — смертельный грех. Она знала, что яркая красота, бойкий и веселый нрав, сознание собственной привлекательности делают ее в глазах такого человека дьявольским наваждением.
Тамар нравилось приходить к нему, когда он работал в саду, дразнить его, подсмеиваться над ним. Ей хотелось дать ему понять, что он уязвим, как все мужчины.
Она не осмелилась бы дразнить Бартли подобным образом.
— Почему вы хмуритесь, дорогой Хьюмилити? — спрашивала она. — Почему вы уставились на мои волосы с таким видом, словно они вам ненавистны?
— Вам следовало бы обрезать их или спрятать под чепец.
— Отчего же? Вы думаете, что это дар сатаны?
Хьюмилити не отвечал, а она приказным тоном продолжала:
— Отвечайте, когда я говорю с вами. Так вы считаете, что это дар сатаны?
— Быть может, так оно и есть.
— А я думала, что все красивое сотворил Господь.
— Перестаньте заблуждаться, — пытался увещевать ее Хьюмилити. — Вступите на путь праведный. Отрекитесь от сатаны. Примите истинную веру. Если не хотите обречь себя на вечные муки, откажитесь от своих злых умыслов.
— Стало быть, зло спасло вашу жизнь?
— Если вы называете это помощью сатаны, я предпочел бы, чтобы вы оставили меня умирать.
— Когда я пришла в сарай, мне это не показалось. Вы взывали о помощи весьма жалобно. Уверяю вас, вы взяли бы еду, если бы сам черт из ада принес вам ее.
— Вы заблуждаетесь, дочь моя.
— Не смейте называть меня дочерью, вы знаете, чья я дочь.
— Я знаю, что ваше рождение — следствие греха.
— А что, если я передам господину ваши слова?
— Я сам скажу ему это.
Тамар невольно улыбнулась от восхищения, зная, что он говорит правду. Она знала, что он храбр. Поэтому она и заставляла себя дразнить его; он был храбр не менее чем она. И вера его была так же крепка, как и ее.
— Думаю, вы можете это сделать, — сказала она, — другой хозяин приказал бы избить вас. Но он — хороший человек, намного лучше вас, Хьюмилити Браун.
Он не ответил.
— О! — сердито продолжала она. — Он не благодарит Бога за спасение и за то, что он намного лучше тех, кто рисковал своей жизнью, чтобы спасти его. Он — хороший человек, говорю я вам, и если вы посмеете сказать, что вы лучше его, я своими руками высеку вас.
Тамара была разъяренная, страстная, а он спокоен и уверен в себе — и в этом было его преимущество.
— И вам было бы наплевать, если бы я это сделала. — Ее глаза вспыхнули. — Но я могу сделать то, что вам не безразлично, Хьюмилити Браун. Вы — трус. Вы боитесь взглянуть на меня. Я могу увлечь вас с собой на вечные муки. Вы считаете меня красивой. Ваш язык может отрицать это, но ваши глаза — нет. Если я захочу, то могу доказать вам, что вы грешный человек, Хьюмилити Браун. Ведь вы слышали про то, кто мой настоящий отец? Это правда, я — дочь сатаны.
