Но Габриэлла всегда относилась к Эли как к своей дочери, которая, правда, была всего на десять лет моложе ее — но все-таки как к дочери. Встреча родственников без Габриэллы была просто немыслимой, всем хотелось, чтобы она пришла. Она ведь, как-никак, должна была стать бабушкой. Двадцатисемилетней бабушкой…
И Габриэлла пришла.
После того, как Эли переселилась из Элистранда в Линде-аллее, они с Калебом остались одни. Воспитывали двух приемных детей, троих же им удалось определить в хорошие руки в деревне. Работы по дому стало меньше, но им так не хватало Эли!
И Хильды. Она прожила у них всего несколько недель, но у нее установился такой хороший контакт с детьми.
Сердце Лив всегда сжималось при мысли о Габриэлле. В ее памяти все еще свежа была сцена с ее мертвым ребенком…
Габриэлла была очень чувствительной, несмотря на свой неизменно радостный и счастливый вид. Для нее, так же как и для Калеба, Эли значила очень много. И вот теперь они лишились даже приемной дочери.
Все сидели, болтали и шили. Это было в субботу после обеда.
Лучи сентябрьского солнца лились через широкие окна в комнате Матильды. В каждом окне было по шесть застекленных квадратов в полфута высотой. Всем в деревне такие окна казались роскошью, и по этому поводу многие кривили рот.
— Да, Эли, времени осталось не так уж много, — сказала Ирья.
Та смущенно улыбнулась. Ей было всего семнадцать лет, она была тонкой и изящной, словно лилия, но все знали, что у нее будет ребенок. Это казалось просто невероятным.
— У тебя будет мальчик, можешь мне поверить, — убежденно сказала Лив. — У Аре было трое сыновей, у Тарье и Бранда — по одному сыну. Теперь дело за тобой.
— Я не против, — улыбнулась Эли. — Андреас тоже. Но иметь дочку тоже неплохо.
— Нужно принимать все как есть, — сказала Габриэлла. — Люди Льда с благодарностью принимают все, что им перепадает. Они не избалованы изобилием детей.
Хильда сидела молча, всем своим видом излучая тихую радость. Она подарит Маттиасу ребенка — этого было достаточно, и она не задавалась вопросом, девочка это будет или мальчик. Ее не беспокоило то, что род Мейденов перестанет существовать, если у них не будет сыновей. Это не имело для нее значения.
До родов оставалось около двух месяцев. Она знала, что Ирья и Лив шьют одежду для ребенка: маленькие вещицы, красиво отделанные кружевом, которые приятно было взять в руки.
Эли наклонилась к Габриэлле:
— Поскорее дошивай эту распашонку, мама, а то малыш вырастет из нее!
— Ты говоришь в точности, как моя мать, Эли, — улыбнулась Габриэлла. — Точно такие же слова она сказала мне, когда я шила себе приданое. Я никогда не умела шить. Но, кстати, эту распашонку ты не получишь, я хочу оставить ее себе.
— Вот как? — усмехнулась Лив, критически взглянув на вещь. — Вряд ли это произведение искусства!
— Вы ничего не поняли, — беспечно произнесла Габриэлла, осматривая со всех сторон неровно выкроенную распашонку. — Мне самой она понадобится!
Все замолкли в недоумении.
— Я испытываю обычные радости материнства. И я прошу принять меня в ваш союз матерей, ведь мы с Калебом ждем в апреле пополнения!
Ее слова подействовали на всех так, словно в комнату залетела комета. Поднялся ужасающий галдеж, голоса сливались в настоящую какофонию, на шум сбежались мужчины.
— А мы-то жаловались на недостаточный прирост! — кричал Аре сестре.
Но Лив пошла в другую комнату. Она плакала и шептала благодарственные молитвы.
Хильда оказалась настоящей находкой для Гростенсхольма.
Таральд, часто жаловавшийся на недостаток интереса к хозяйству у сына, был теперь очень доволен. Хильда поспевала повсюду. Вместе со свекром она вела все расчеты по хозяйству, ей нравилось работать во дворе и в поле, она во всем чувствовала себя как рыба в воде.
В конце концов Ирье пришлось умерить ее пыл.
— Ты не должна перетруждать себя, моя девочка! Подумай о ребенке!
Хильда послушалась. Но она делала все для того, чтобы Маттиас со спокойной совестью мог заниматься своей врачебной практикой.
В тот день, когда она поняла, что в деревне приняли ее, она долго сидела с тихой, благоговейной и восхищенной улыбкой на губах.
