— Он стал делать это недавно?
— Да, этим летом. И теперь он хочет убить ее! Я так плачу, так плачу!
Калеб погладил смирное животное.
— Если что-то случится с вашим хозяином… Вы позаботитесь об этой собаке, не так ли?
— Вне всякого сомнения! Конечно, я не хочу судье смерти, — торопливо добавила она. — Но у меня ему будет хорошо! Я имею в виду Неро!
Они вышли из вольера.
Андреас сказал:
— Я слышал, судья продает хорошую волчью шкуру. Я бы с удовольствием приобрел ее. Как вы думаете, он продаст мне ее?
Домоправительница задумалась.
— Волчья шкура? Нет, думаю, у него ее нет. Но у него есть несколько кусков волчьего меха. И я не думаю, что он хочет сшить из них шубу — они валяются повсюду. Только бы он не изрезал эти великолепные куски!
— Понятно, — улыбнулся Калеб. — Нет, мы не будем ждать возвращения судьи. Мы лучше придем завтра утром.
И, уже стоя у ворот и прощаясь, Маттиас сказал:
— Я врач, и я слышал, что судья разбирается в медикаментах.
— Я ничего не знаю об этом, — удивленно произнесла домоправительница. — Но у этой ведьмы он, конечно, изъял множество всяких припасов. Колдовские зелья! Эта ведьма знала толк в приготовлении всяких порошков! Да совсем недавно, когда меня мучила бессонница, он сказал мне, что я могу попробовать один порошок, приготовленный этой ведьмой. Конечно, мне было страшновато, но я взяла у него щепотку — просто чтобы не обидеть его. И это оказалось такое опасное средство! Я проснулась только к вечеру следующего дня! От этого можно умереть!
— И вы не стали больше пробовать его?
— Нет уж, увольте.
Они сели на коней.
— Мы как-нибудь заедем, — сказал Калеб. — И… ничего не говорите ему о том, что мы видели Неро! Мы не хотим, чтобы у вас были неприятности.
— Нет, я ничего не скажу. Прощайте и спасибо за приятную беседу. Сюда редко кто заходит.
— В самом деле? А мне казалось, что у судьи много друзей.
— У него? Нет, что вы. Мало кто хочет иметь с ним дело. У него есть двое верных людей, и это все. А дамы здесь вообще никогда не бывают.
— Понятно. Спасибо за любезность. Прощайте!
Когда лошади поднялись на выжженный летним солнцем холм и их копыта мягко застучали по траве, Хильда сказала:
— Никогда бы не подумала, что бывают такие доверчивые домоправительницы!
— Да, ты права, — согласился Маттиас. — Не думаю, что судья будет держать ее у себя.
— Возможно, она толковая, — сказал Калеб, — а ему ведь нелегко уговорить кого-то работать у него.
— Как нам следует поступить с ним? — рассуждал вслух Маттиас. — Как нужно арестовать судью? Ведь это он арестовывает людей!
— Нам следует обратиться к приставу в Акерсхюс. Не думаю, что в это дело впутан нотариус.
— Но нам придется обосновать свои предположения, — сказал Андреас. — Хильда, как ты смогла определить, что судья не пил пива?
Она была польщена тем, что ее мнением интересуются. Трое представительных мужчин слушают ее, дочь палача!
— Сначала я споткнулась в лесу о спящего человека. От него пахло пивом. Но потом, когда судья приблизил ко мне свое лицо, пивом от него совершенно не пахло!
— Браво! — сказал Андреас. — А ты, Калеб, как ты узнал, кто это?
— А вот как: та ведьма, которую схватили в соседней деревне за день до того, как мы обнаружили на пашне женщин, все это время не выходила у меня из головы, и я сам не знал, почему. Но потом я начал проводить в уме расчеты. Веревка, которую судья обнаружил рядом с рукой одной из женщин, была сплетена из девяти шнуров. Но мы же не видели ту ведьмовскую веревку, которая, как он говорил, была у другой женщины — у той, у которой в белой косынке была завязана щепотка земли. Вы помните также, что бабушка Лив сказала, что если эти четыре женщины были ведьмами, у них должна быть в волосах веревка, завязанная на три узла. И помните, что ответил на это судья? Он сказал, что так оно и было. Он мог бы с таким же успехом сказать все, что угодно. Он очень нам навредил, распорядившись сжечь трупы.
— Чтобы я не смог узнать, как были убиты эти женщины, — сказал Маттиас. — Сам он говорит, что они были растерзаны. Почему он сказал именно это? Зачем ему понадобилось вмешивать во все это оборотня?
