– Господи, помилуй нас!
Голос у гиганта стал вдруг тонким и плаксивым, как у девчонки. Взвизгнув от ужаса, Ганс вскочил и бросился наутек. В следующую секунду он уже растворился во мраке.
Васольд пытался окликнуть своего слугу, но голос ему отказал. Исполненный ужаса, патриций смотрел, как существо надвигается на него, выставив длинные острые когти. Фонарь на земле еще не погас и отбрасывал на стену дома дрожащие тени, так что казалось, существо возвышается над своей жертвой.
– Пожалуйста… – просипел Васольд. Скованный ужасом, он вцепился в свою трость и таращился на воплощенную смерть. – Пощади меня, прошу! Я отдам все, что ты пожелаешь. Я…
Тут старый патриций заметил нечто такое, о чем в страхе даже не задумывался.
Он узнал этот дом и вспомнил, кто здесь когда-то жил.
Я был прав… Но почему…
Мысли его рассеялись, точно снежинки под порывом ветра. Существо бросилось на советника, фыркнув чуть ли не с наслаждением.
Где-то в отдалении пронзительно звал на помощь слуга, но Васольд его уже не слышал.
6
29 октября 1668 года от Рождества Христова, утром в зале городского совета
– Господа, прошу тишины! Тихо!
Сидя на жестком стуле в углу большого стола, Симон внимательно наблюдал, как достойнейшие представители Бамберга спорили, точно уличные мальчишки. Собрание началось всего полчаса назад, но страсти уже накалились до предела. Мужчины в дорогих одеждах орали друг на друга, некоторые готовы были пустить в ход кулаки; другие сидели молча и качали головами, словно не могли оправиться от ужаса. Даже председатель созванного в спешке собрания, викарий Харзее, не придумал ничего лучшего, как стучать маленьким молоточком по столу, обводя присутствующих свирепым взглядом.
– Тихо! – кричал он беспрестанно. – Тихо! Разве так ведут себя знатные господа? Тихо, в последний раз говорю! Или я велю освободить зал.
Симон с Самуилом обменялись хмурыми взглядами.
Ранним утром посыльный, сморщив нос, постучал в дом палача и отвел Фронвизера сначала к дому лейб-медика, а оттуда препроводил их обоих на Домберг. Миновав собор, они прошли к Старому двору, а оттуда – в зал собраний, где викарий совершенно неожиданно созвал первое чрезвычайное совещание так называемой комиссии по разоблачению оборотней – сразу после утренней службы. Кроме Симона и Самуила, здесь присутствовали шесть городских советников, ученый иезуит из школы, расположенной недалеко от церкви Святого Мартина, два доктора юриспруденции, епископский канцлер и даже старший пастор собора. Последний, правда, только и делал, что причитал и громко молился.
Повод и в самом деле был весомый. В прошлую ночь оборотень вновь напомнил о себе, и жертвой его стал не кто иной, как почтенный патриций Тадеуш Васольд, в свои почти восемьдесят лет старейший из советников. Слуга Васольда видел монстра собственными глазами, а вот сам советник бесследно пропал. Возрастающий страх за собственную жизнь вызвал оживленный спор между горожанами и учеными.
– Говорю вам, – вопил как раз один из советников, худой старик в старомодных брыжах, – надо запереть ворота! Этот оборотень обитает за городскими стенами, два углежога еще вчера видели его в лесу. И он заявляется к нам, когда ему вздумается!
– Ха, и как ты себе это представляешь? – съязвил второй советник с отвислыми щеками. – Ты хоть понимаешь, что станет с нашими делами, если мы тут все запремся? Тем более что ворота прошлой ночью были, скорее всего, заперты. И это не помешало монстру забрать старого Тадеуша!
– Не забывайте, что он может колдовать, – подал голос один из юристов. Он прокашлялся и не спеша процитировал из толстой книги, лежавшей перед ним: – Согласно нестареющему «Формикариусу» доминиканца Йоханнеса Нидера, оборотни могут принимать любой облик, животного или человека. Кто знает… – Он огляделся для пущего эффекта. – Может, оборотень сидит сейчас среди нас за этим столом?
Снова поднялся крик; два патриция чуть было не бросились на юристов с кулаками.
– В последний раз говорю, тихо! Успокойтесь, черт вас подери!
Викарий вновь принялся тщетно стучать молоточком по столу. Вид у Себастьяна Харзее был какой-то бледный, неухоженный. Симону даже показалось, что его мелко трясет. И все-таки глаза его сверкали так же злобно, как и в первую встречу в саду.
