Васольд надеялся, что и с оборотнями будет так же.
Разумеется, патриций мог совершить этот визит вполне публично и при свете дня. Но Тадеуш не хотел, чтобы другие узнали об этом разговоре. Даже по прошествии стольких лет кое-кто мог бы прийти к соответствующим выводам, и Васольд старался не поднимать лишнего шума. Поэтому он предпочел куда как более опасную ночную прогулку.
Ганс держал в мозолистой руке крошечный светильник, который и указывал им путь сквозь мрак. Света хватало ровно настолько, чтобы окутать мужчин кругом дрожащего сияния, за пределами которого сгущалась тьма вперемешку с осенним туманом.
Васольд тихо выругался. Сколько раз он предлагал в Совете установить фонари хотя бы на главных площадях, как в других крупных городах Германии. Но всех пугали большие расходы и, вероятно, опасность разрушительных пожаров. Поэтому Тадеуш Васольд, один из старейших и уважаемых патрициев Бамберга, пробирался, словно какой-нибудь вор, сквозь ночь, наступал в нечистоты и кучи мусора и едва не пачкал штаны от страха.
Когда его старый друг и коллега по Совету Георг Шварцконц не вернулся из поездки в Нюрнберг, Васольд не предполагал ничего дурного. Даже наоборот. Шварцконц составлял ему жесткую конкуренцию на рынке сукна, и теперь его соперникам перепало еще больше прибыли. Но когда стали пропадать другие люди, в душе у Васольда начала зарождаться чудовищная догадка. Возможно, он ошибался, но, если составить отдельные части мозаики, получалась картина, корнями уходящая в далекое прошлое, к особенно мрачным его событиям.
Неужели такое возможно? Спустя столько лет?
И вот, когда бесследно пропала Адельхайд Ринсвизер, Васольд после долгих раздумий решился на этот ночной визит. В глубине души патриций надеялся, что друг успокоит его, посмеется над его опасениями и они вместе выпьют за былые времена. Потому что ничто так не страшило Васольда, как мысль, что другого человека занимают те же мысли.
Однако он подозревал, что так оно и выйдет.
И как мы тогда поступим? Запрем дверь в надежде, что все обойдется? Станем молиться, отправимся в паломничество, попросим прощения у Господа?
– Чтоб тебя, Ганс! Что стряслось?
Тот внезапно остановился, так что Васольд, погруженный в раздумья, чуть не налетел на него. Гигант застыл, словно каменный колосс, и правая рука его легла на рукоять пистолета.
– Не знаю, господин. Мне что-то послышалось, – пробормотал слуга.
– Ну и что же тебе послышалось?
– Ну… будто рычит кто и скребется. Вон в той подворотне.
Ганс показал дрожащей рукой в сторону ниши слева от них, и Васольд почувствовал, как сердце медленно сжимается.
Они стояли перед заброшенным домом, пустующим, как и многие другие, уже которое десятилетие. Некрашеные стены были увиты плющом, окна заколочены, перед широким порталом грудились гнилые доски и обломки камней. Только теперь старый патриций заметил, что украшенная резьбой, когда-то роскошная дверь была чуть приоткрыта. За ней угадывалась тень, еще чернее, чем окружающий ее мрак. Где-то сорвался камень, с грохотом стукнулся об пол. И Васольд тоже услышал.
Протяжный рык, низкий и злобный.
– Вот… вот опять, господин, – прошептал Ганс.
Еще ни разу Тадеуш Васольд не видел гиганта таким напуганным. Даже в тот раз, когда на них напали три мародерствующих солдата. Но теперь Ганс, казалось, дрожал всем телом.
– Оборотень, – просипел он. – Лю… люди говорят, он любит свежую кровь. Медленно разрывает своих жертв на куски. Сначала руки, потом ноги, потом…
– Дьявол, я не для того тебя взял, чтобы ты рассказывал мне эти дурацкие небылицы, – перебил его, запинаясь, Васольд. – Лучше посмотри, кто там или что!
– Как… как прикажете, господин.
Гигант вынул заряженный пистолет и осторожно шагнул к двери. Губы его шевелились в беззвучной молитве.
В это мгновение дверь с треском распахнулась и на пороге выросло существо до того ужасное, что Ганс с хриплым криком выронил пистолет и рухнул на колени.
Существо это походило на волка, вставшего на задние лапы. В ночном мраке оно казалось крупнее человека, шерсть у него была черная и взъерошенная, длинные клыки блестели в свете фонаря, выскользнувшего из рук Ганса.
