Дочь палача и дьявол из Бамберга - страница 201

Шрифт
Интервал

стр.

– Пьеса близится к завершению, – сказал он тихо. – Скоро чаши весов опять встанут вровень.

Зальтер играючи повернул колесо в изголовье дыбы, натягивая цепи.

– Я просил Малькольма поставить мою пьесу. Как часто я просил его об этом, но он не захотел… Жаль. Уверен, ее ждал большой успех. Знаете, какая главная движущая сила в любой хорошей пьесе? – Он вопросительно взглянул на девушек и, не дождавшись ответа, продолжил: – Любовь и месть. Все прочее берет начало от них. Все великие трагедии Шекспира основаны на этом. Моя пьеса начинается любовью и заканчивается местью, жестокой местью. Хотите, расскажу, о чем она?

– С удовольствием, – прошептала Барбара в надежде оттянуть таким образом неизбежное. – Расскажите.

– Что ж, пьеса повествует о маленьком мальчике, рожденном в большой счастливой семье. Отец, мать, тети, дед с бабушкой… Дед его не кто иной, как канцлер Бамберга! Мальчик родился, он уютно лежит на материнских руках… Конец первого акта, конец любви. – Улыбка Зальтера погасла, как пламя свечи на ветру. – Ибо группа могущественных людей решила истребить эту семью, жаждая власти, из холодного расчета. Они измышляют дьявольский план. И маленький мальчик вынужден наблюдать, как его бабушку и маму обвиняют в колдовстве, пытают и отправляют на костер. Он цепляется за отца, но и его казнят, как и деда, самого канцлера. Мальчику всего четыре, и мир его рушится по крупицам. Едва он приживается у новых родственников, как их тоже пытают и отправляют на костер. Его принимают дядя с тетей, но и до них дотягиваются руки палача. В итоге мальчик остается совершенно один… Конец второго акта.

Зальтер немного помолчал, глядя куда-то в пустоту.

– Невыразимая скорбь перерастает в более мощное чувство, – продолжил он глухим голосом. – Имя которому ненависть. Тетя, последняя из близких родственников, замученная, истекающая кровью, прежде чем распрощаться навеки, называет мальчику имена людей, которые погубили его семью и нажили на этом большие богатства. Он никогда не забудет этих имен, ни единого…

В глазах Зальтера блестели слезы. Он продолжал вращать колесо на дыбе. При каждом его обороте Хаузер издавал громкие стоны.

– Харзее, Шварцконц, Васольд, Готцендёрфер, Херренбергер, Шрамб, Браун…

При последнем имени Адельхайд тихо вскрикнула:

– Господи, Браун! Это… это же мой отец!

– Сироту отдают в кармелитский монастырь на Каульберге, – продолжал Зальтер, не обращая внимания на стоны и крики. – Монахи его невзлюбили. Они считают его порождением сатаны, истязают его словами и молитвами, бьют изо дня в день, запирают всякий раз в карцер глубоко под землей. Там он, словно молитву, повторяет имена убийц. Харзее, Шварцконц, Васольд, Готцендёрфер, Херренбергер, Шрамб, Браун… – Зальтер снова повернул колесо, и близкий к обмороку секретарь застонал еще громче. – Но однажды мальчик находит в песчаной горе путь к бегству…

– Камера под монастырем! – прохрипела Барбара. – Вы уже знали о ней… И поэтому там укрылись…

Зальтер, казалось, даже не слышал ее и спокойно продолжал:

– Тогда мальчик бежит из монастыря. На свободе он узнает, что и других его родственников убили, чтобы замести все следы. Но у него есть дальний дядя в Кельне, у него-то он и находит приют. Начинает учиться, принимает фамилию дяди, чтобы обо всем забыть. Но имена продолжают звучать у него в голове. Харзее, Шварцконц, Васольд, Готцендёрфер, Херренбергер, Шрамб, Браун…

В этот раз, когда Зальтер повернул колесо, Хаузер громко закричал. То был высокий, жалобный крик, словно взвыл какой-то зверь.

Барбара закрыла глаза, но крик остался.

– Почему я? – прокричала она сквозь вопли. – Какое я имею к этому отношение?

Зальтер улыбнулся ей:

– А ты разве не поняла, Барбара? Ты – дочь палача. На твоей семье тоже лежит груз вины. И ты за него расплатишься. Чаши весов становятся вровень. Приближается заключительный акт.

Он повернул колесо, и в суставах секретаря что-то хрустнуло.

В крике, который испустил Хаузер, уже не было ничего человеческого.

* * *

Магдалена мчалась к дому. Отец уже дергал массивную дверь. Изнутри по-прежнему доносились ужасающие вопли. Позади сквозь завывания ветра слышался крик Бартоломея:


стр.

Похожие книги