Иеремия склонился над актом.
– А что, его имени нет в списках? – Он удивленно вскинул брови. – Действительно, тут что-то замазано чернилами… Видимо, впоследствии кое-кто решил обелить себя. Подожди-ка…
Старик полистал документ, пока не наткнулся на очередную запись. Под протоколом допроса кто-то оставил свою размашистую подпись.
– Пожалуйста! – торжествующе проговорил Иеремия. – Здесь он свое имя замазать не догадался… – Он опешил. – Ого, а это уже интересно! Смотри, кто тут у нас…
Зрение у Куизля было уже не то, и палач не сразу разобрал подпись. Когда же ему удалось это, он с шумом втянул воздух. Имя было ему знакомо – по крайней мере, часть его.
Доктор Иоганн Георг Харзее
– Чтоб мне провалиться, – пробормотал Куизль. – Это случайно не…
– Вот именно, это отец нашего викария Себастьяна Харзее, – ухмыляясь, перебил его Иеремия. – После смерти Хаана он все-таки получил пост канцлера. Странное дело. Все нынешние жертвы так или иначе связаны с той комиссией. А сын главного из зачинщиков вдруг превращается в настоящего оборотня… Если б я не понимал, что за всем этим кроется какой-то гнусный фокус, то уверовал бы, что сам Господь решил покарать их столь занятным образом.
– Господь или кто-то еще, – пробормотал Куизль. Потом ткнул пальцем под записью: – Смотри, здесь подписались и два секретаря, которые вели тогда протокол.
– Точно! – воскликнул Иеремия и хлопнул себя по лбу. – Секретарей было двое, а не один! Это еще прошлой ночью сбило меня с толку. Я понял, что кого-то недостает. Первым из секретарей был Йоханнес Шрамб, верно? Значит, я был прав.
Куизль кивнул.
– Со вторым секретарем все куда интереснее…
Он показал на вторую подпись, выполненную изящным почерком. В отличие от председателя, этот человек и не думал скрывать своего имени.
– Боюсь, кому-то придется выслушать не самую приятную новость, – задумчиво проговорил палач и закрыл протокол. – Похоже, Катарина знает своего отца не так уж хорошо, как думает.
В следующий миг снаружи зазвонил колокол.
Настало время возвращаться.
15
2 ноября 1668 года от Рождества Христова, в полдень где-то в подземелье
Адельхайд Ринсвизер провела худшую ночь в своей жизни – в темной сырой камере, наедине с урчащим, царапающим существом, которое пыталось добраться до нее. Впервые за все это время темница представилась ей надежным убежищем, и Адельхайд молилась, чтобы оно выдержало натиск.
Таинственное существо, что рыло снаружи землю, время от времени уходило, и все стихало. Но оно всякий раз возвращалось. Тогда оно снова принималось рыть, и теперь в камеру сквозь укрепленные в верхнем углу доски проникал солнечный свет.
Снаружи был чудесный день, чирикали воробьи, время от времени неподалеку вскрикивала сойка. Но Адельхайд лежала и, затаив дыхание, ждала лишь возвращения монстра. Долго ли он будет разгребать землю? И долго ли будут еще держаться доски? Когда же он все-таки доберется до нее? Связанная, Адельхайд не имела возможности ни сбежать, ни оказать хоть какое-то сопротивление.
В эти жуткие часы Адельхайд рисовала в воображении облик того существа. Кто это – тот самый монстр, который напал на нее в лесу, или сумасшедший, который держал ее здесь? Как бы то ни было, с тех пор как зверь наведывался в последний раз, прошло уже немало времени.
Быть может, он сдался?
В сердце вновь затеплилась надежда. Адельхайд дергала кожаные ремни. Холод и жажда сводили ее с ума. Но мужчина или зверь пока не возвращались, и до тех пор она была в относительной безопасности. Все это время Адельхайд судорожно соображала. Искала возможности для побега и думала, почему этот безумец запер ее здесь и как ей воспользоваться вновь обретенным знанием.
С некоторых пор Адельхайд была уверена, что знает этого человека.
Когда она увидела его без капюшона, что-то всколыхнулось у нее в памяти, но зацепиться за образ никак не получалось. Прошло немало времени, прежде чем она вспомнила. Но теперь сомнений быть не могло. Те же самые жесты, те же глаза и черты лица. Адельхайд знала, кто он.
И он, скорее всего, об этом догадывался.
Уже по этой причине он не мог оставить ее в живых.
