– Трактирщик из «Лешего», – уточнил Георг.
– И добрый христианин, Господь свидетель. Бертольд мой дальний родственник. Он единственный ведает, кто я на самом деле. Горожане, что помоложе, все равно меня не знают, а для старых я просто калека. На улицах меня никто не узнает, а если кто присматривается, то я надвигаю капюшон на лицо и иду себе дальше. Я всего лишь урод, а у таких не бывает прошлого.
Иеремия осклабился. Изрытая шрамами лысина и обезображенное лицо действительно придавали ему такой жуткий вид, что и Георг не мог побороть отвращения.
– Бертольд дал мне работу и эту комнату. Здесь я и обитаю с тех пор, как мерзкий зверь под горой, – продолжил старик. – Бертольд забрал тогда кое-какие вещи из моего бывшего дома. Среди них оказался и этот сломанный, проклятый Богом клинок… – Иеремия, как пером, взмахнул рукоятью. – Я сохранил его, сам не знаю почему. Может, чтобы помнить о былых деяниях. О любимой Шарлотте…
По его безобразному лицу покатились слезы. Иеремия беззвучно плакал, между тем как птицы окончательно проснулись и радостно щебетали у него над головой. Георг еще никогда не встречал человека, столь одинокого.
И все-таки я должен задать ему этот последний вопрос…
– Знаете, что странно? – начал Георг через некоторое время. – Я ведь уже говорил вам, что иногда обращаю внимание на всякие мелочи. Такое часто бывает в разговоре, как вот теперь. Когда я рассказал вам про снотворное и про предположение моего отца о том, что оборотень усыплял своих жертв, вы посмеялись. Сказали, что у моего отца богатое воображение, раз он решил, будто оборотень усыпляет каких-нибудь шлюх и вскрывает им грудную клетку. Что ж…
Он замолчал и напряженно взглянул на Иеремию.
– Ну и?.. – спросил старик, вытирая слезы. – Что ты хочешь сказать?
– Я не упомянул ни шлюх, ни вскрытую грудную клетку. И не думаю, что вы могли бы услышать об этом. Отец говорил, что капитан Мартин Лебрехт хотел сохранить это дело в тайне. Так что об этом мог знать лишь один человек. – Георг выдержал небольшую паузу и закончил: – Убийца.
Вновь последовало напряженное молчание. Потом Иеремия отшвырнул рукоять, та со звоном отлетела в угол. Усталые глаза его вдруг затравленно сверкнули, как у зверя, загнанного в угол.
– Хватит ходить вокруг да около! – прошипел он. – Ты обо всем догадался, хорошо. Можешь собой гордиться. Я и в самом деле недооценил тебя. – Он задумался ненадолго, а потом злобно улыбнулся: – Но это ничем тебе не поможет.
Георг почувствовал, как волосы на загривке встали дыбом. В тот же миг он понял, что допустил ошибку. Надо было разыскать отца или хотя бы воздержаться от этого последнего вопроса. Но теперь уже поздно.
– Что… что вы задумали? – спросил он осторожно.
Иеремия показал на кружку в руках Георга.
– Я уже говорил, что спиртное обладает удивительными свойствами. Например, приглушает странный привкус. – Он показал себе за спину. – Горшок с болиголовом не случайно оказался на полке. Я подумал, что он может мне понадобиться.
Сердце у Георга забилось вдвое быстрее.
– Вы что… отравили меня? – просипел он.
Иеремия пожал плечами:
– Ну, отравил – это слишком громко сказано. Скажем так, я позаботился о том, чтобы эта маленькая тайна осталась между нами. – Человек, бывший когда-то палачом Михаэлем Биндером, внимательно смотрел на Георга. – Чувствуешь уже нечто такое? Воздействие болиголова обычно начинает ощущаться в ногах. И от них онемение поднимается по всему телу. Когда оно достигнет сердца, наступает конец.
Георг подвигал пальцами ног. И действительно почувствовал слабое покалывание, поднимавшееся к щиколоткам.
– Вы… вы дьявол, – выдохнул он. – А я-то думал…
– Что я добрый старик? – Иеремия отмахнулся: – Тебе еще многому следует научиться, Георг. Я казнил сотни людей. Думаешь, одним больше или меньше имеет для меня значение? Да, я убил ту юную шлюху. И поверь мне, каждую минуту каюсь в этом деянии. Но это не значит, что я готов в роли оборотня отдаться на растерзание толпы. А они с удовольствием меня разорвали бы! Взгляни на меня! – Он показал на свое изуродованное лицо. – Я монстр! Лучшего чудища им не сыскать.
