Только священная обитель фриара и примыкающий к ней сад по-прежнему принадлежали Земле: крохотный островок, со всех сторон окруженный волшебством, словно скалистый горный пик, одиноко застывший в воздухе, когда от распадков среди нагорий в сумерках поднимается туман, и только одна темная вершина остается во мгле смотреть на звезды. Ибо звук фриарова колокола отгонял и руну, и сумерки на некото-рое расстояние повсюду вокруг. Там фриар и жил в довольстве и радости; и нельзя сказать, чтобы совсем уж в одиночестве среди своих священных реликвий, ибо еще несколько человек, отрезанных от дома колдовским приливом, поселились на освященном острове и прислуживали сему достойному. И век фриару дарован был более долгий, нежели обычным людям, однако с магическим долголетием его и сравнивать нечего.
Никто более не пересекал сумеречной преграды, кроме одной только Зирундерель: звездными ночами ведьма частенько спускалась верхом на метле со своего холма, что высился у самой границы земли, дабы снова повидать свою госпожу, и отправлялась туда, где жила принцесса вне власти времени, вместе с Алвериком и Орионом. Оттуда возвращается порою ведьма глубокой-глубокой ночью на своей метле, и никому из обитателей земных полей не дано разглядеть ее снизу; разве что вам доводилось заметить, как звезда за звездой на мгновение словно бы гаснут: то Зирундерель пролетает мимо, чтобы посидеть у дверей хижин, и порассказать нездешних историй тем, кого занимают новости о чудесах Эльфландии. Эх, довелось бы мне послушать ее снова!
И когда последняя из тревожащих мир рун была использована и принцесса снова обрела счастье, глубоко вздохнул эльфийский король, восседающий на великолепном троне, и над Эльфландией снова воцарился благодатный покой; и все подвластные королю угодья уснули в этой вековечной тишине, о которой едва догадываются бездонные зеленые заводи летом; и Эрл тоже погрузился в сон вместе со всей остальною Эльфландией, и так изгладился из памяти людей. Ибо двенадцать парламентариев Эрла выглянули из окна внутренних покоев близ кузницы Нарла, где замышляли они свои замыслы, и, окинув взором знакомые земли, поняли, что перед ними — уже не ведомые нам поля.
