— Так у них же крылья, — возразил седой тролль.
И все опечалились, и покачали головами, ибо тролли знали, сколь проворны крылатые существа.
Птицы Эльфландии главным образом парят в сонном воздухе и неизменно созерцают легендарную красоту, которая заменяет им и пищу, и гнезда, и о которой они временами поют; но тролли, что, заигравшись у сумеречной границы, заглядывали в ведомые нам поля, видели, как земные птицы стремительно носятся в воздухе и камнем падают вниз, на добычу; и дивились им, как мы дивимся созданиям небес, и знали, что если такая крылатая тварь погонится за троллем, бедному троллю с трудом удастся ускользнуть. "Увы!" вздохнули тролли.
Седой тролль не проронил более ни слова, да этого и не требовалось, ибо весь лес от края и до края затопила скорбь троллей: они сидели, размышляя о Небесах и опасаясь, что ежели осмелятся поселиться на Земле, то очень скоро там, на Небесах, окажутся.
И Лурулу более не спорил. Не время было спорить; слишком опечалились тролли, чтобы внять гласу рассудка. Потому Лурулу торжественно заговорил с соплеменниками о вещах серьезных, произнося ученые слова и стоя в почтительной позе. А ничто так не забавляет троллей, как ученость и благоговейная торжественность, и над почтительною позой и над малейшим намеком на серьезность они готовы потешаться часами. Так благодаря Лурулу к троллям снова вернулось присущее им легкомыслие. Когда же Лурулу этого добился, он снова заговорил о Земле, рассказывая забавные байки о повадках людей.
Я не намерен записать все то, что Лурулу рассказывал о людях, чтобы не пострадало самоуважение моего читателя, чтобы не задеть того или ту, кого тщусь я только позабавить; однако весь лес дрожал и звенел от смеха. И седой тролль ничего более не смог придумать, чем обуздать любопытство, все сильнее подчиняющее себе сборище бурых троллей: всем хотелось посмотреть, на что похожи те, кто живет в до-мах, у кого прямо над головою — шляпа, а еще выше — печная труба; на тех, кто разговаривает с собаками, но отказывается говорить со свиньями; чья серьезность забавнее, нежели все, что в состоянии вытворить тролли. Так всеми до одного троллями овладела причуда сей же миг отправиться на Землю и поглядеть на поросят и телеги, и ветряные мельницы, и посмеяться над человеком. И Лурулу, что обещал Ориону привести с собою дюжину троллей, потребовалось немало труда, чтобы удержать все бурые толпы от того, чтобы они немедленно тронулись в путь, — столь быстро меняются настроение и причуды троллей. Если бы Лурулу предоставил соплеменников самим себе, в Эльфландии не осталось бы ни одного тролля, ибо даже седой тролль изменил свое мнение вместе с остальными. Из всей толпы Лурулу отобрал пятьдесят спутников, и повел троллей к опасной границе Земли; и поскакали они прочь от сумрачных лесных кущ, — так вихрь бурых дубовых листьев уносится прочь в непогожие дни октября.
Глава 25.
ЛИРАЗЕЛЬ ВСПОМИНАЕТ ВЕДОМЫЕ НАМ ПОЛЯ.
В то время как тролли во всю прыть скакали в сторону Земли посмеяться над обычаями людей, Лиразель соскользнула с коленей отца, что, величественный и невозмутимый, восседал на изваянном из туманов троне, едва ли двинувшись с места за двенадцать наших земных лет. Она вздохнула; вздох ее зажурчал над холмами сна и слегка растревожил Эльфландию. Рассветы и закаты, сумерки и бледно-голубое мерцание звезд, что навечно слиты воедино в зареве Эльфландии, ощутили легкое прикосновение скорби, и сияние их дрогнуло. Ибо магия, что поймала и удержала эти огни, и чары, что сковали их воедино, дабы вечно озаря-ли они землю, не признающую власти Времени, уступали в силе скорби, что темной тенью поднималась в царственной душе принцессы эльфийско-го рода. Она вздохнула, ибо в столь долго владевшем ею отрадном уми-ротворении и сквозь покой Эльфландии пронеслась мысль о Земле; и вот, среди роскошного великолепия Эльфландии, о котором едва ли по-ведает песня, принцессе припомнились самые обыкновенные калужницы и прочие неброские травы ведомых нам полей. А в полях тех, по другую сторону границы сумерек, мысленным взором увидела она Ориона, — и не ведала Лиразель, какая пропасть лет пролегла между ними. И магический блеск и сияние Эльфландии, и красота волшебной земли, что нам не увидеть даже во сне, и глубокий, глубокий покой, в котором дремали века, не задетые и не понукаемые временем, и искусство ее отца, что оберегало от увядания самую незаметную из лилий, и чары, с помощью которых он добивался исполнения сокровенных желаний и грез, не властны были отныне удержать воображение принцессы, что рвалось на волю, и более ее не радовали. Потому вздох ее пронесся над колдовс-кой землей и легким дуновением растревожил цветы.
