— Не-ет, — решило дитя.
— Почему нет? — спросил троль.
— Матушка испекла утром рулет с вареньем, — отвечало дитя. И торжественно побрело домой. Если бы не пустяковая случайность — рулет с вареньем, — девочка непременно ушла бы в Эльфландию.
— Варенье! — презрительно фыркнул тролль, и представил себе озера Эльфландии, широкие листья лилий, что застыли на недвижной поверхности вод, огромные голубые лилии, раскрывающие точеные лепестки в мерцающем эльфийском зареве над бездонными зелеными омутами: и от них дитя отказалось ради варенья!
Тут тролль снова вспомнил о своем поручении, о пергаментном свитке и руне эльфийского короля, предназначенной для принцессы. Он нес пергамент в левой руке, пока бежал, и во рту, когда кувыркался над лютиками. Здесь ли принцесса? — подумал посланец. Или на свете есть еще и другие обители людей? По мере того, как смеркалось, тролль подбирался все ближе и ближе к домам, чтобы слышать все, самому оставаясь незамеченным.
Одним солнечным майским утром ведьма сидела в детской замка Эрл у огня и готовила малышу завтрак. Мальчику уже исполнилось три года, но Лиразель до сих пор никак не нарекла его; она боялась, что имя подслушает какой-нибудь ревнивый дух земли или воздуха, а уж что произойдет тогда — об этом она предпочитала даже не говорить. Алверик же настаивал на том, что сыну необходимо дать имя.
Мальчуган уже умел катать обруч; ибо однажды туманной ночью ведьма поднялась на свой холм и принесла ребенку ореол лунного диска, что добыла при помощи колдовства, когда луна поднималась над горизонтом, — и молотком придала ореолу форму обруча, и сделала малышу палочку из железа громовых стрел, чтобы гонять обруч по дорожкам.
Теперь же ребенок ждал завтрака; порог был заговорен, чтобы в детской царил уют: Зирундерель наложила чары одним взмахом своего черного эбенового посоха, так, что заговор этот не впускал в комнату крыс, мышей и собак, да и летучие мыши не могли перелететь через невидимую преграду; а вот бдительную кошку детской заговор удерживал дома. Даже кузнец не отковал бы запора надежнее.
Вдруг через порог и через заговор в комнату впрыгнул тролль; он несколько раз перекувырнулся в воздухе и приземлился на пол в сидячей позе. В тот же миг смолкло громкое тиканье грубо сработанных деревянных часов детской, что висели над очагом; ибо тролль принес с собою маленький амулет против времени, чтобы не состариться и не погибнуть в ведомых нам полях: невиданная травинка обернута была вокруг его пальца. Ибо хорошо знал эльфийский король о том, сколь быстротечны часы наши; четыре года прошло над этими нашими полями, пока он с грохотом спускался по бронзовым ступеням, и посылал за троллем, и вручал ему амулет — обернуть вокруг пальца.
— Это что еще такое? — вопросила Зирундерель.
Тролль отлично знал, когда можно позволить себе дерзости, но, поглядев в глаза ведьмы, прочел там нечто, внушающее страх, и недаром — ибо эти глаза выдерживали взгляд самого эльфийского короля. Потому, как говорится в наших полях, он пошел с козыря и ответил:
— Послание от короля Эльфландии.
— Так ли? — переспросила старая ведьма. — Да, да, — проговорила она про себя, но тише. — Это для моей госпожи. Да, этого следовало ожидать.
Тролль неподвижно сидел на полу, вертя в руках пергаментный свиток, на котором начертана была руна короля Эльфландии. Тут малыш, ожидающий завтрака, заприметил со своей кроватки тролля и спросил гостя, кто он такой, и откуда взялся, и что умеет делать. Едва малыш спросил, что тот умеет делать, тролль подскочил в воздух и принялся носиться по комнате, так мотылек перепархивает по освещенному лампою потолку. От пола до полок, туда и сюда, вниз и снова вверх прыгал он, словно в полете; малыш хлопал в ладоши, кошка была в ярости; ведьма подняла эбеновый посох и сотворила заклинание против прыжков; но даже оно не смогло остановить тролля. Он скакал, кувыркался и прыгал; кошка шипела все проклятия, что только существуют в кошачьем языке; Зирундерель негодовала — не только потому, что магия ее оказалась бессильна, но потому, что с чисто человеческой тревожностью ведьма опасалась за свои чашки и блюдца; малыш же громко требовал еще и еще. Но вдруг тролль вспомнил о своем поручении, и о вверенном ему грозном пергаменте.
