— Хватит, — произнесла одна из жриц.
Октавия тут же отвела руку, и та, что заговорила, стала рассматривать календарь при тусклом свете, падающем с небес. Пение прекратилось, слышался только стук дождя.
— Второе февраля — нет.
Октавиан что-то начертил стилем.
— Он хорошо себя чувствует? — прошептал Александр.
Юлия кивнула.
— Это с ним каждую зиму.
Даже в худшие дни в Александрии я никогда не видела своего отца таким ослабевшим.
— И не десятое февраля, — продолжала жрица.
Цезарь снова сделал пометку на восковой табличке.
— Лучший день — двенадцатое.
Октавиан поднял глаза.
— Канун луперкалий?[35]
Она хотела ответить, но тут засверкала молния, и стены атрия задрожали от грома.
— Авгуры! — воскликнул Цезарь. — Скорее в коллегию, приведите авгуров!
Александр повернулся к Марцеллу.
— Что происходит?
— Гроза, — отозвался тот с ужасом. — Дурное знамение. В воздухе вновь полыхнуло, загрохотало, и дождь хлынул с новой силой.
— В библиотеку! — отрывисто бросила Октавия.
Когда мы собрались в библиотеке, Юба помог хозяйке виллы зажечь свечи, и на блестящие панели комнаты легли мерцающие оранжевые блики. Жрицы жались поближе к жаровне. Назвавшая благоприятный день имела самый жалкий вид. Как-то с ней обойдутся, если авгуры объявят, будто ее слова были неугодны богам?
— Что это значит? — проговорил Октавиан.
При этом он пристально посмотрел на нумидийца, занявшего место возле жаровни. Снаружи лило как из ведра.
— Подождем авгуров, — ответил Юба.
Я услышала, как Тиберий шепнул ему:
— Думаешь, это хоть что-нибудь значит? Обыкновенный предвестник дождя, вот и все.
— Авгуры скоро прибудут, — твердо сказал нумидиец.
— Ты ведь им не веришь! Признайся. Еще Цицерон презирал авгуров.
— И сложил голову, — с нажимом промолвил Юба.
Какая-то жрица всхлипнула. В библиотеке повисла тревожная тишина. Я представила себе, как авгур почивает в теплой постели, под ворохом одеял, и тут входит раб, чтобы вызвать его на улицу, где бушует ветер и дождь. В каком настроении он здесь появится? Готовым обречь несчастную жрицу Юноны?
На пороге возникла рабыня, и все встрепенулись.
— Пришли, хозяин.
Октавиан поднялся.
— Ввести их! — Он посмотрел на Агриппу. — Этот брак должен быть идеальным.
Первый вошедший авгур, судя по виду, желал одного — угодить господам. Он подал знак остальным входить, а потом обратился к Цезарю:
— Мы смиренно готовы вам услужить. Думаю, дело в грозе?
Жрицы Юноны поведали ему о случившемся.
— Стоило ей назначить день, как раздался гром, — прибавил Октавиан. — Грозы не было с самого утра. Вот уже несколько дней мы не видели молний.
— А с какой стороны донесся гром? — осведомился авгур.
— С востока, — ответил Юба.
Цезарь нахмурился.
— Я не заметил.
— Потому что писал. А я наблюдал за небом.
Авгур поспешил воздеть руки.
— Тогда это знак благословения!
Октавия положила руку на сердце, но ее брат не сдавался:
— Даже если свадьбу назначили на канун луперкалий?
Второй авгур наклонил голову.
— Боги сказали свое слово.
Тиберий метнул на Юбу торжествующий взгляд; нумидиец из вежливости ответил еле заметным кивком. Он солгал, догадалась я. Лишь бы все поскорее закончилось. Он понятия не имеет, откуда пришла гроза. Но все присутствующие согласно молчали, поэтому свадьбу Агриппы так и назначили на двенадцатое.
12 февраля 28 г. до н. э.
Клавдия стояла посередине материнской спальни, а вокруг нее хлопотала дюжина искусных рабынь; они заплетали волосы в шесть одинаковых кос и закрепляли малиновую вуаль с венком. Застенчивая, слишком наивная для своих девятнадцати лет невеста поминутно заливалась краской. Ее тонкая кожа так и норовила странно порозоветь при малейшем волнении. Сначала щеки, нос, потом уши и наконец шея. Я заметила, что и Марцелла тоже напоминала открытую книгу, в которой любой мог прочесть ее чувства.
— Все-таки римляне многое делают по-другому, — заметил вслух Александр.
— Разве? А как заключают брак египтяне? — поинтересовалась Клавдия.
— Жених и невеста принимают особую баню.
— Вместе? — воскликнула она.
Юлия улыбнулась.
— Как мило.
— Как вульгарно, — поморщилась Ливия, но ее не слушали.
