После обеда я присмотрелась к рабыне, пока она штопала тунику в портике возле Марсова поля. Судя по виду, Галлия не опасалась внезапных разоблачений. Впрочем, когда Марцелл объявил, что пора бы уже отправляться в Большой цирк, и рядом тут же возник нумидиец, она не сумела скрыть удивление.
— Неужели ты идешь с нами?
— Так приказал Цезарь.
— У нас уже есть охрана, — заныла Юлия.
— А может быть, вам лучше остаться дома? — предложил Юба. — Нет ничего надежнее собственных стен.
Девушка только сердито сощурилась.
— Теперь вообще не повеселишься, — ворчала она по дороге.
— О чем ты?
— С нами Юба. Они с отцом точно Ромул и Рем.
— Кажется, Ромул прикончил Рема? — с опаской переспросил мой брат.
Галлия с Юбой шагали следом и тихо переговаривались между собой, склонив головы.
— Не притворяйся, что не понял! — разозлилась Юлия. — Он будет доносить о каждом нашем шаге. Хорошо хоть рабыня умеет держать язык за зубами.
Я обернулась на Галлию в надежде, что та ничего не услышала, и полюбопытствовала:
— А как же охранники? Они тоже ходят за нами по пятам.
— Эти не станут болтать, — вмешался Марцелл. — Мы им платим.
— То есть даете взятки? — воскликнул мой брат.
— Подумаешь, несколько лишних монет. И то иногда: когда я совсем продуюсь на бегах или наведаюсь кое-куда, где бывать не положено.
С этими словами он подмигнул Александру. Неужели имел в виду лупанарий?
У входа в цирк собралась большая толпа.
— Что там еще? — с досадой бросил Юба и начал проталкиваться к дверям.
Люди почтительно расступались.
— Опять воззвание? — выкрикнул он. — Кто это сделал?
Внезапно зрители потеряли всякий интерес к опасному папирусу. Нумидиец успел ухватить за локоть ближайшего зеваку.
— Когда его здесь повесили?
Человек, принимающий ставки, затрясся и помотал головой.
— Не знаю. Я заметил свиток утром, после открытия.
— И никто его не сорвал? Знаешь, как Цезарь карает людей, оказавших поддержку мятежнику?
— Это… это не поддержка, — начал заикаться несчастный. — Я-то уж точно здесь ни при чем.
— Тогда почему это все еще здесь?
— Не знаю. Я только принимаю ставки. Следить за входом — не мое дело.
Юба сорвал злополучную грамоту. Марцелл осторожно приблизился к нему.
— Можно взглянуть?
Я думала, нумидиец откажет, но он просто сунул воззвание юноше, и мы столпились вокруг. Новый папирус был написан тем же безукоризненным почерком, что и прежний, но его автор порицал человека, покушавшегося на Октавиана: дескать, кровопролитие порождает кровопролитие, и, дескать, господа имеют такое же право на долгую жизнь, что и их рабы. Напомнив читателям о поражении Спартака и о том, что пробужденная совесть сенаторов даст Риму неизмеримо больше, нежели самый крупный мятеж, Красный Орел осудил решение Цезаря наказать простой народ, обещая новые бунты, когда начнется голод. И еще было что-то написано про помощь рабам, отправленным на их родину за Ионическим морем… Но тут Юба отнял у нас воззвание.
— Достаточно. Пришли посмотреть на скачки — вот и смотрите.
И передал смятый папирус Галлии, которая ловко спрятала его в затейливо вышитой сумочке на боку. Меня всегда восхищали ее одежды, особенно эти расшитые сумочки. Никто из рабынь не удостаивался подобного, но ведь галльская царевна была любимицей Октавии.
Мы добрались до сидений, предназначенных для семьи Цезаря, и Юба вновь начал перешептываться с Галлией, а Марцелл пробормотал:
— Странно, как может этот мятежник бранить дядю и в то же время осуждать убийцу?
— Наверное, потому, что, погибни Цезарь, патриции пострадали бы меньше всех, — предположила я. — Богачи не останутся без еды, а вот рабам и вольноотпущенникам придется страдать от голода.
— Думаете, скоро и вправду начнутся бунты? — подала голос Юлия.
— Похоже на то, — проронил Марцелл, не отрывая взгляда от человека, принимавшего ставки. Как только толстяк посмотрел в нашу сторону, племянник Цезаря подозвал его и достал кошелек с деньгами. — Разразятся, но ненадолго. Едва лишь вольноотпущенники начнут голодать и раскаиваться в помощи Красному Орлу, как Римские игры всех отвлекут.
— Значит, тебе по душе наказание? — воскликнула я.
