— Надо же куда-нибудь вкладывать золото. В Галлии, например, твой брат подарил мне медные копи. В Иудее — множество пальмовых рощ. А что меня ждет в Египте, знаешь?
— Святилище?
Ливия сощурила глаза.
— Это еще зачем? Разве храмы приносят доход?
— Ах да, — улыбнулась Октавия. — Все упирается в деньги.
Ее собеседница расхохоталась.
— Я слышала о вашей благотворительности беднякам Субуры. По-твоему, это не та же выгода — видеть заискивающие улыбки, наслаждаться почетом? А эти женщины, которые пресмыкаются и целуют ваши ноги…
— Маме никто никогда не целовал ноги! — к всеобщему изумлению, выпалила Антония.
Даже вечно смешливая Випсания закрыла себе ладонью рот.
— Плата — она и есть плата, — ледяным тоном отозвалась Ливия. — Просто я более практична, вот и вся разница.
— Ты очень злая женщина, — произнесла Октавия.
— Злая, зато с папирусовыми болотами. Десятками, дюжинами болот. — Она усмехнулась. — На востоке нет ничего прибыльнее производства папируса. Октавиан подарит мне лучшие участки, какие выберу. Возможно, Селена подскажет?..
— Ну хватит! — Сестра Цезаря порывисто встала, и мне показалось, что она даст невестке пощечину. — Галлия, сегодня можешь забрать девочек пораньше. Прогуляетесь по торговым лавкам.
Юлия вскочила с места, не веря внезапному счастью.
— Да-да, можешь забрать Селену, — проговорила Ливия. — Но дочь Цезаря никуда с вами не пойдет.
— Это моя племянница, — возразила Октавия. — Ты ей не родня, и если я отпустила девушку за покупками, пусть покупает. Попробуй хоть словом ее упрекнуть или наказать за то, что она меня послушалась, и брат обо всем узнает.
Невестка сверкнула глазами, но промолчала. Юлия поспешила взять меня за руку, и Галлия немедленно повела нас прочь. Оказавшись на достаточном расстоянии от чужих ушей, я прошептала:
— И как ты с ней только живешь?
— Ливию больше интересует Терентилла, меня она не замечает.
— Спасибо, — сказала я Галлии.
— Так захотела хозяйка, — скромно отозвалась она. — Я только провожатая.
— Может, сначала зайдем в храм Венеры? — предложила Юлия. — Селена взглянула бы на изваяние своей матери.
— Да, но статую сделали пятнадцать лет назад, — предостерегла рабыня.
— Ничего, узнаю, — пообещала я.
Однако когда оказалась в святилище, невольно пришла в замешательство. Галлия улыбнулась.
— Ну как, найдешь?
В прохладных мраморных залах жрицы стояли на страже храмовых сокровищ. Юлия Цезаря я увидела без труда: слишком уж походил на него наш Цезарион. Рядом стояла Венера, полуприкрывшись тонкой льняной тканью. При виде коллекции сверкающих самоцветов у Юлии загорелись глаза, однако я поспешила мимо. Миновала и восхитительную британскую кирасу, сплошь усыпанную жемчужинами. Я шла от статуи к статуе — и наконец различила ее, но только по александрийской диадеме на волосах.
— Вот эта? — ахнула я.
— Клеопатра Египетская, — подтвердила Галлия.
Юлия догнала нас и жадно спросила:
— Похоже?
Посмотрев на тяжелые груди, римский нос и заостренный подбородок, я грустно покачала головой.
— Нет, не похоже.
Юлия разочарованно заморгала.
— Мама была гораздо стройнее, — пояснила я. — И ее ладони казались даже меньше моих.
— Правда? А лицо?
Я пригляделась. Скульптор правильно передал форму губ и насыщенно-янтарный оттенок глаз; все остальное было далеко от правды.
— Она выглядела проще, — призналась я. — И нос был… другой.
Юлия посмотрела на застывшую рядом вторую статую Цезаря и вздохнула.
— Значит, ее любили не только за красоту.
Я кивнула.
— Она знала множество языков: египетский, эфиопский, еврейский, арамейский, медийский, парфянский…
— Латинский, — подхватила моя собеседница.
— Разумеется. И конечно, умела жить.
— Скажи, а история про выпитую жемчужину — это правда?
Мама частенько рассказывала нам с Александром об их второй встрече с отцом. Желая впечатлить Марка Антония своим богатством, она обещала устроить самый дорогой пир в его жизни, а подала на стол один-единственный кубок. И на его глазах растворила в вине крупнейшую из своих жемчужин. Я грустно улыбнулась, вспомнив: иногда мама отпускала довольно злокозненные шутки.
— Да. Это чистая правда.
