— Попробуй еще раз — прирежу! — бросила я.
Он злобно сверкнул глазами — возможно, понял, что это пустая бравада, а может, и нет.
На улице, вместо того чтобы перевести дух, Галлия припустила еще быстрее. Наверное, бегать в таком положении — против приличий, но мы мчались без остановок до самого Палатина.
— Смотрите! — воскликнул Марцелл.
У входа в храм Юпитера собиралась толпа. При виде племянника Цезаря все расступились.
— Еще одно воззвание Красного Орла! — Вопреки возражениям Галлии, Юлия пробилась вперед и принялась читать. — Его возмутил триумф, — пояснила она, пробегая глазами написанное. — Вы только послушайте! Он выпустил на свободу сто пятьдесят рабов, привезенных из Греции. Да, и еще двадцать детей, которых вернул родителям, в Галлию.
На дверях оказалось прибито еще три папируса. Любопытные читали их молча.
Юлия огласила краткий список имен, и в моем сердце снова затеплилась надежда: а вдруг в следующий раз Красный Орел поможет и нам с Александром? Он изобразил нас на золотом навесе, рискуя жизнью, и тем самым передал предельно ясное послание. Разве мы, как и все рабы, не можем умереть в любую минуту по воле хозяина? Если Орел догадался, что замышляет Октавиан, он, безусловно, захочет устроить наш побег. Да, но в какую сумму это кому-нибудь обойдется!
— Должно быть, он очень богатый, — заметила я.
— И очень смелый, — вздохнула Юлия.
Тут из святилища вышел жрец. Увидев, что происходит, он гневно крикнул:
— Расходитесь, иначе Цезарь узнает! — после чего сорвал с дверей все три папируса и швырнул их на землю.
На вечерний пир в триклинии собралось очень мало гостей, в том числе Агриппа, Юба и Меценат со своей хорошенькой женой Терентиллой, но все пребывали в каком-то унынии. Хотя мы полулежали за отдельным столиком, Юлия и Марцелл переговаривались исключительно вполголоса, боясь навлечь на себя гнев Цезаря.
— Не понимаю, чего вы шепчетесь? — внезапно сказал Тиберий. — Можно подумать, мятежник впервые устроил такую шутку. Разрисовал навес — тоже мне невидаль.
— Да, но в день триумфа, — прошипел Марцелл. — Празднества даже еще не окончены.
— Ну и что? — высокомерно процедил Тиберий. — Завтра Октавиан потрясет золотыми монетами в цирке, люди передерутся за них, точно звери, и все будет благополучно забыто.
Мы посмотрели на Цезаря. Тот безостановочно что-то царапал на своем свитке, оставив без внимания блюдо с вареными каплунами, и только время от времени принимался жевать безвкусный салат из цветов розмарина.
— Не знаете, что он там пишет? — спросила я с беспокойством.
— Воспоминания.
Мне показалось, Тиберий шутит, однако Марцелл согласно кивнул.
— Он все-все заносит в свитки.
— Для чего? — удивилась я.
— Думает, что наследник когда-нибудь прочитает его размышления и станет лучше править Римом.
— Если бы он только знал, — усмехнулся Тиберий.
— Что ты хочешь сказать? — взвился племянник Цезаря.
— По-моему, ты понимаешь, — с ухмылкой ответил ему соперник.
Марцелл начал подниматься с кушетки. Возможно, дело дошло бы до драки, но тут в триклинии появился запыхавшийся мальчик, и все повернулись к нему.
— Что это? — осведомилась Ливия, глядя на свиток в его трясущейся руке.
Юный раб протянул ей послание.
— Хозяйка, это нашли строители храма, посвященного Аполлону. Адресовано Цезарю, и внизу печать…
Ливия выхватила папирус, не дожидаясь последних слов.
— Опять! — завизжала она. — Еще воззвание!
И отдала свиток мужу. Тот начал читать, а потом, покраснев от злости, взглянул на мальчишку, готового провалиться сквозь землю со страху.
— Скажи-ка, — заговорил Октавиан пугающе ровным голосом, — кто-нибудь видел, как это вешали?
— Нет! — пискнул раб. — Рабочие пришли во второй половине дня, и на двери уже было…
Цезарь опустил тростниковое перо, и вокруг наступило молчание.
— Вон, — проронил он.
Мальчик стремительно бросился прочь.
Октавиан повернулся к полководцу.
— У этого человека есть доступ на Палатин; он может преспокойно появиться возле храма Аполлона, не вызывая ни у кого подозрений. — Цезарь медленно поднялся. — Что будем делать, Агриппа?
Тот пробежал глазами протянутый свиток.
