— Сядь на место, — велела ей Ливия.
Октавия одарила племянницу сочувственным взглядом.
Александр первым подъехал к самому краю портика и спешился, сияя от гордости. За ним подоспел Марцелл, заявивший:
— Знаешь, твой брат отлично ездит верхом.
Уже потом появились прочие.
— Где вы были? — спросила я.
— На учебных дорожках со столбиками, которые нужно объезжать. Селена, я даже в Александрии так не веселился!
— Неужто в Риме есть что-то лучшее, нежели в Александрии? — съехидничал Юба, ловко соскальзывая с коня.
Шагающий в нашу сторону Октавиан улыбнулся шутке и совершенно будничным тоном заметил:
— Да, наездник он превосходный. Сильнее Марцелла, а то и соперник Тиберию.
Последний сейчас же вскинулся:
— Подумаешь! Разве он что-нибудь смыслит в военной тактике? Ты сам говорил: тому, кто не освоил Саллюстия, нечего и влезать на коня.
— Ну, это всегда можно исправить, — вполголоса проговорил Агриппа.
Тиберий наигранно расхохотался.
— По-вашему, он когда-нибудь сравнится со мной и в знаниях?
Полководец задумчиво посмотрел на Александра.
— Как знать.
Юба опустил руку Тиберию на плечо.
— Пойдем окунемся в Тибре, — предложил он. — Какая разница, кто нынче был первым.
— Не вздумай! — вскочила я.
Мужчины повернулись, но мне было не до их недоумевающих взглядов.
— Разве можно бросаться в незнакомую реку?
Нумидиец весело рассмеялся.
— Действительно, вдруг на дне обитают морские змеи?
— При чем тут змеи, — отмахнулась я. — А крокодилы?
— Сожалею, царевна, что именно мне приходится говорить вам это, — промолвил Юба с ухмылкой, — но в Тибре не водится ни одного крокодила.
Я вопросительно посмотрела на Тиберия, и тот ответил высокомерной улыбкой.
— Видимо, даже ты не знаешь всего на свете.
Октавиан и Агриппа ушли за ними, а я вернулась на место.
— Не обращай на него внимания, — предложила Юлия.
— Да, но куда подевались крокодилы? Вы что, всех убили?
— А их тут и не было, — пояснила Октавия, опуская веретено. — Только рыбы, но они безобидные.
Интересно, каково это — плавать в речке? Я задумалась, а когда Марцелл с Александром разоблачились до исподних повязок, спросила Октавию:
— Мы тоже поплаваем?
— Что? В набедренных повязках? — возмутилась Ливия.
— И еще в нагрудных, — предложила я.
Випсания хихикнула в кулачок.
— В таком случае ты могла бы нагой проехать во время триумфа, — вставила жена Цезаря.
— До этого чуть не дошло, — едко напомнила ей Октавия.
Ливия подалась вперед и впилась в меня взглядом.
— Мой отец покончил с собой по вине твоего отца. И вот твой отец сам убивает себя из-за моего мужа. Мир тесен, не правда ли? Представляю, как твоя мать, собираясь в Рим, воображала себя нашей будущей царицей, желала примерить корону в Сенате. Но римлянам не по нраву женщины, которые разрисовывают лица, наряжаются в нитки бус или плавают в речках. Мы никогда не примем малолетнюю александрийскую шлюшку, мечтающую занять место матери. Я знаю, чего ты хочешь, — со злобой продолжала она. — Чтобы мой муж отослал тебя обратно в Египет. Скорее грек рассчитается с долгами в календы, нежели это случится!
В Риме календами называли первое число каждого месяца; греки не знали подобного дня.
Ливия договорила и откинулась на сиденье. Октавия улыбнулась.
— Очаровательно, как всегда. Лишний раз убеждаюсь, что брат не ошибся, когда выбирал супругу.
Я осмелилась посмотреть на Юлию, но та неотрывно глядела на прялку перед собой. Мы еще целый час работали молча, покуда мужчины развлекались в реке. Постепенно жара стала невыносимой даже в тени, но и тогда мы не тронулись с места. Октавия вытирала пот со лба белой льняной тряпицей. Волосы Юлии слиплись. Представив себе, как брат рассекает прохладные воды Тибра, я ощутила нарастающий гнев. Мама всегда предлагала нам равные возможности. Александра пускали плавать — значит, и я могла. Он учился в Мусейоне — я была рядом. Впервые в жизни единственной причиной запрета стал мой пол.
Наконец мужчины вернулись. Брату хватило ума не выглядеть чересчур довольным. Увидев, как мы изнываем от зноя, он с беспокойством спросил:
— Ну, как порисовала?
— Жарко, — отрезала я по-парфянски. — А ты как поплавал?
