— Не только.
Октавиан с интересом следил за нами.
— Выходит, ты посылаешь людей в темницу, — заметила я. — Или на верную смерть.
— Исключительно тех, кто решил поднять руку на Цезаря. Вы ведь не собираетесь на него покушаться? — ответил Юба как бы в шутку, но при этом обжег меня совершенно серьезным взглядом.
— Что происходит? — спросил Агриппа.
Пристально посмотрев мне в глаза, нумидиец обернулся и с улыбкой ответил:
— Я просто предупредил детей царицы, что в Риме многое будет иначе. Кажется, они поняли.
В эту минуту он, без сомнения, говорил обо мне.
Авгур наконец воздел руки к небу.
— Ну? Что там? — не сдержался Октавиан.
— Благоприятные знаки, — провозгласил гадатель, и Цезарь издал громкий вздох облегчения. — Юпитер благословляет ваше морское странствие.
Агриппа тут же вручил ему кошелек с деньгами. Когда троица вместе с Октавианом удалилась на безопасное расстояние, я, набравшись духа, шепнула брату:
— Он все слышал.
— Да ведь мы ничего такого не говорили.
Зато Юба видел мои глаза. Он понял, что у меня на уме. Октавиан убил Антилла и Цезариона. Вынудил моих отца и мать покончить с собой. Ушли даже Ирада и Хармион. Минуло одиннадцать месяцев, но до сих пор, стоило вспомнить о них, покоящихся в мраморных саркофагах внутри мавзолея, — и в горле будто вставал ком. Спустя семь дней после речи Октавиана в гимнасии по улицам Александрии двинулась погребальная процессия, собравшая столько плакальщиков, что римлянам пришлось бросить все свои силы без остатка на поддержание порядка в городе. И вот — кончено. У нас отобрали все, кроме нескольких сундуков с шелками. Мало того: еще неизвестно, как обойдутся с моими братьями, когда им исполнится по пятнадцать лет. Смерть виделась мне неотвратимым, а то и желанным выходом из положения — по сравнению с тем, что ждало нас в Риме. А если худшего все равно не избежать…
Тут меня отвлекли крики и свист солдат, пытавшихся перевести коня с берега на дощатую палубу. Бедняга словно прирос к земле. Октавиан что есть силы хлопнул его по крупу. Один из римлян замахнулся бичом, и маленький Птолемей зажмурился.
— Стойте! — не выдержал Александр. И добавил, приблизившись к римлянам: — Он просто боится воды.
Послышался смех. Тучный солдат прокричал своему товарищу с бичом:
— Ну так лупи эту животину, пока не зашевелится.
— Нет! — рассердился брат. — Так вам его все равно не сдвинуть с места.
Октавиан скрестил руки на груди.
— Почему?
— Ты ведь не станешь слушать одиннадцатилетнего мальчика? — ухмыльнулся толстяк.
— Не мешало бы, — поспешила вмешаться я. — Мало кто разбирается в лошадях лучше его.
— Так почему нам не сдвинуть коня? — повторил Октавиан.
Волосы Александра блестели от соленых брызг. На ярком солнце кожа его казалась бронзовой. Кое-кто из римлян поглядывал на юного красавца с вожделением.
— Потому что это не вожак. Отец специально воспитывал вожака. Если он пойдет и другие это увидят, то с остальными не будет хлопот.
Агриппа окинул взором табун, беспокойно топтавшийся на берегу.
— Кто из них вожак?
Брат указал на крупного гнедого жеребца.
— Гераклий.
— Отлично, — бросил Октавиан, смерив Александра коротким взглядом. — Веди его на борт.
Брат уверенным шагом двинулся к лошадям, и смешки солдат поутихли. Увидев его, конь по привычке потянулся обнюхать протянутую ладонь, с которой так часто брал угощение. Александр зашептал ему что-то на ухо, поглаживая широкий бок, и незаметно перехватил поводья. А потом не спеша, не переставая шептать, осторожно пошел на корабль. Гераклий послушно последовал за ним.
— Вот теперь можно вести остальных, — сказал брат.
Вскоре все лошади до единой были на палубе.
Октавиан очень пристально посмотрел на Александра и заметил вполголоса:
— Мне говорили, твой отец был отменным коневодом.
— Да, — отозвался он, отводя глаза.
Цезарь кивнул, отвернулся и обратился к Юбе, словно память о нашем папе не стоила слишком долгих разговоров.
— Надеюсь, мы все забрали из мавзолея?
— Все до последнего таланта.
Солдат, у которого было брюхо, прищурился на солнце.
— А ожерелье девчонки? И диадемы?
— Нитки с камешками, — фыркнул Юба. — Может, еще одежду с детей снимете?
