Октавия обняла ее за плечи и попросила Витрувия отнести в библиотеку несколько одеял.
Мы проследовали за ними по коридору в атрий. А оттуда — в освещенную библиотеку. Не было смысла гнать нас в постели, ведь утром не ожидалось больше занятий. Раб растопил жаровню, и мы собрались вокруг огня, кутаясь в одеяла и потягивая теплое вино. Марцелл бы сегодня сам не свой.
— Думаю, Веррия отведут пока в Карцер, — предположила Октавия. — Потом обыщут комнаты и, если не найдут ничего подозрительного, отпустят с миром… — Она запнулась. — Ведь это не он — мятежник?
Галлия поставила свою чашу громче, нежели собиралась.
— Мы прожили вместе около года. Будь Веррий Красным Орлом, уж я бы знала!
Сестра Цезаря кивнула.
— Значит, когда перероют все свитки…
— Пусть почитают! Надеюсь, Гомер и Симонид[42] придутся им по нраву!
В библиотеке повисла неприятная тишина. Все слушали, как потрескивает в жаровне огонь. Витрувий принес одеяла и теплые хлебцы, но никому не хотелось есть.
Когда на небе, затянутом свинцовыми тучами, кое-как рассвело, маленькая Тония положила головку матери на колени.
— Пора начаться играм, — сказала она. Почему они не начинаются?
— Сегодня не будет никаких игр. Антония, иди к себе в спальню и забери сестру.
На месте девушки я бы непременно заспорила. Но она тихо встала и сделала, как было сказано. Молчание стало еще мучительнее.
— Кстати, вы слышали о театре? — спросила Октавия, лишь бы что-то сказать.
Витрувий кивнул и негромко ответил:
— Да, Цезарь одобрил помощь Селены. Интересно увидеть, что она придумает.
Мы снова умолкли. У меня уже начинали слипаться веки, когда в дверном проеме возникла какая-то тень.
— Веррий! — воскликнула Галлия и бросилась мужу на шею, но тут же отстранилась, ища на лице следы побоев.
— Его недолго держали, — успокоил ее Юба. — Солдаты провели обыск и ничего не нашли.
— Разумеется! — резко бросила Галлия и с нежностью обратилась к мужу: — Ты не пострадал?
— Нет. Юба вовремя появился, меня даже не заковали в кандалы.
По ее щекам опять побежали слезы.
— Спасибо…
— Значит, вы ничего не обнаружили, — гневно вмешалась Октавия. — Ни здесь, ни в школе, ни у учителя Веррия.
Нумидиец твердо взглянул на нее.
— Я выполнял приказание.
— И что же тебе приказали сделать дальше?
— Сообщить вам, что Октавиан отрекается от должности консула.
27–26 гг. до н. э.
На следующий день в Риме не осталось ни одного человека, кто бы не слышал новости. Люди тысячами потянулись к Сенату, где Октавиан обещал сложить полномочия и навеки отречься от должности. Внешний двор был оцеплен солдатами. Мужчины зловеще хмурились, некоторые женщины били себя в грудь. Мы остановились у открытых дверей, где для нас специально расчистили место, и я услышала, как Октавия говорит:
— Пропустите же!
Появился Витрувий с каким-то юношей. На миг я похолодела: не новый ли это ученик?
— Александр, Селена, знакомьтесь: мой сын Луций.
Молодой человек ослепительно улыбнулся мне. Он был ниже моего брата, однако, подобно Цезарю, носил золотые сандалии с каблуками.
— Значит, вот кто взвалил на себя мой крест, — с благодарностью произнес Луций после того, как надолго припал губами к моей протянутой ладони. — Если бы не ты, меня приковали бы к чертежам и бочкам с известкой.
Я рассмеялась.
— О, это очень приятный крест.
— Что ж, теперь наши строители будут работать еще усерднее, с такой-то прекрасной надсмотрщицей.
Услышав столь откровенную лесть, Марцелл рассмеялся. Луций повернулся к моему брату.
— Александр…
Племянник Цезаря перебил его, указывая через открытые двери Сената:
— Вон он! Поднялся на подиум!
Октавиан облачился сегодня в простую белую тогу без всяких знаков отличия. По бокам от него стояли Агриппа и Юба, за спиной — преторианская стража. Все вокруг замолчали, и лишь Александр с Луцием принялись перешептываться.
Я спросила у Юлии, не мятежник ли вынудил ее отца пойти на такое. Девушка рассмеялась.
— Разве папа хоть что-нибудь сделает, не обдумав заранее? Нет, наверняка он решился на это много месяцев, а то и лет назад.
— По-твоему, Цезарь не собирается складывать полномочия?
