— Брат это ее, — страж у ворот устал, наверное, все время молча стоять, и посплетничать был совсем не прочь. — Из охотников Марега. Ночью только из Тилана вернулся, а тут такое дело — и с сестрой беда, и друг погиб. Этот эльф-то до того как в посольство перебраться у них жил…
Сидэ Иоллар у тэра Эн-Ферро жил, это Миласа знала. А к обеду знала и то, что чародейка эта, действительно, тэра Лайса сестра, и что зовут ее Галла, и она — та самая волшебница, что с сидэ Иолларом на том кладбище была, когда двоих школяров чернокнижники убили. От того и говорили многие, что неспроста она теперь чувств лишилась, а все это порча колдовская, теми самыми злыднями на нее наведенная. Миласа и сама рада была б так думать — чары, мол, это темные, и ни она, ни слова ее те ни при чем…
Только с чего бы сон этот и во вторую ночь привиделся?
— Что же ты наделала, Милли?..
И не оправдаешься. Как теперь перед ним оправдаться? Как объяснить, что не хотела она зла? Ну уж во всяком случае, такого зла не хотела…
— Ой, бабоньки, не приведите боги, опять такое видеть, — причитала сухопарая тетка. — Встать-то она встала. Только вот жива ли, мертва ли — сразу и не разберешь. И бормочет что-то, и бормочет… Лучше бы он, говорит, на Саатар свой уехал, лучше бы он, как прежде в порт к той девке ходил… Кто ходил? К какой такой девке?..
Выходит и правда поверила. Поверила, прогнала. Аж на самый Саатар прогнала.
— А дом их где?
— Так они не в поселке, чуть подальше живут, особнячком. По дороге пройдешь за сады, или по берегу. Только ты, дочка, не спеши. Я оттуда только, белье в стирку забрала, так тэр Эн-Ферро в город за продуктами поехал, а в доме она одна и осталась. А с ней сейчас говорить…
Только Миласе с ней говорить и нужно было. Страшно было безумно, мурашки ледяные по спине пробегали, как только представляла себе, что чародейка с ней сотворить может, когда она ей все скажет. Только сказать-то надо. Отчего, почему — сама не знала. Надо и все.
На крыльцо как на плаху взбиралась — четыре ступеньки всего, а кажется, целый час по ним поднималась.
Видно, тетка из Рыбацкого ошиблась, был еще в доме кто-то, так как двери ей открыла какая-то женщина. Может сиделкой к болящей ее взяли, может тэр Эн-Ферро попросил кого из поселянок за сестрой приглядеть — она ведь не в себе сейчас, мало ли чего натворить сможет.
— Здравствуйте, тэсс, мне бы нужно…
— Что тебе может быть здесь нужно? — спросила открывшая устало, и у Миласы сердце в пятки ушло.
Неужто такое с людьми беда делает? Теперь только поняла, кто ей навстречу вышел. А ведь какая красавица была! Не то что теперь: подурнела, осунулась, даже постарела как будто. На лице одни глаза и остались — огромные-преогромные и пустые, как колодец пересохший.
— Тэсс Галла, — страшно было, оттого и затараторила без остановки, — вы простите меня. Я же не хотела, чтоб так… Я ж не думала… Я ведь только… и жизнь такая опостылела, а он… Вот я, дура, и решила… А он мне теперь каждую ночь снится…
— Снится? — усмехнулась волшебница горько. — И мне снится. Так чего же ты хочешь? Может, посидим, как подружки, поболтаем, снами своими девичьими поделимся…
И умолкла внезапно, а глазища ее огромные словно вспыхнули, когда они взглядами встретились, и ощущение у Миласы стало такое, будто чародейка ей в самую душу посмотрела.
И видать-таки посмотрела, потому как вскрикнула вдруг, рот поспешно ладошкой зажала, а по щекам слезы двумя ручьями хлынули. А когда смогла она руку от лица отнять, то одно только и выговорила:
— Что же ты наделала, Милли? Что мы обе с тобой наделали?..
* * *
В такие совпадения Лайс не верил: сначала, на самом подъезде к поселку заметил бредущую по обочине девицу с отрешенным взглядом красных зареванных глаз, потом застал и Галлу в слезах.
— Что она здесь делала? Что опять тебе наговорила?
Убить бы эту потаскуху — одни беды из-за нее!
— Ничего. Ничего плохого…
— Да? Одно только хорошее, и из-за этого хорошего ты снова рыдаешь!
О том, что разрыдаться и самому хотелось бы, он ей, конечно, не скажет.
И о том, что слыхал в городе.
И о письме, которое принесли вчера, когда она спала. Письме, которое многое объяснило, но ничего уже не исправило бы.
