– Послушайте, юная леди, я бы хотел кое-что с вами обсудить.
– Да?! – Сэра повернула к нему свое очаровательное, но в этот миг бесстрастное лицо, всем своим видом выражая полное внимание, отчего Ричард разнервничался еще больше.
– Я хотел лишь сказать, что полностью понимаю ваши чувства. Вы, наверно, переживаете сейчас некое подобие шока. Ведь вы с матерью были всегда близки. Совершенно естественно, что каждый, вторгающийся в ее жизнь, должен вызвать у вас неприязнь. Вы, полагаю, испытываете некоторую горечь и ревность.
– Ничуть, уверяю вас, – немедленно отозвалась Сэра со всей возможной любезностью.
Потеряв бдительность, Ричард не понял, что это было предупреждение, и продолжал как ни в чем не бывало:
– Я понимаю, это нормальная реакция. И не стану на вас давить. Если вам угодно, будьте холодны со мной. Когда вы почувствуете, что готовы стать мне другом, я пойду навстречу. Вам же следует подумать о счастье матери.
– Я об этом только и думаю, – ответила Сэра.
– До сих пор она все делала для вас. Теперь настал ваш черед окружить ее вниманием. Что вы хотите ей счастья, я не сомневаюсь. Кроме того, не следует забывать, что у вас все впереди, у вас будет своя жизнь. Друзей у вас много, вы полны надежд и планов. Если вы выйдете замуж или поступите на работу, ваша мама останется совсем одна. Представляете, какая ее охватит тоска. Поэтому настает момент, когда вы должны в первую очередь думать о ней и лишь потом о себе.
Он сделал паузу, уверенный, что произвел прекрасное впечатление.
Из этого заблуждения его вывел голосок Сэры, вежливый, но с ноткой дерзости:
– Вам, вероятно, часто случается выступать с публичными речами?
– Что? – только и пробормотал Ричард.
– У вас это превосходно получается, – тихонько проговорила Сэра.
И, откинувшись на спинку стула, она углубилась в созерцание своих ногтей, покрытых ярко-красным лаком.
Последнее усилило раздражение Ричарда – он не выносил этого вошедшего в моду маникюра. Только теперь он понял: на самом деле его встретили отнюдь не дружелюбно.
Но постарался сдержаться – и в результате он взял чуть ли не покровительственный тон:
– Вам может показаться, дитя мое, что я вас поучаю.
А я просто хочу привлечь ваше внимание к некоторым моментам, которые могли остаться вами незамеченными. И в одном я смею вас заверить: оттого, что ваша мать любит меня, ее чувство к вам не охладеет.
– Да? Как любезно с вашей стороны сообщить мне об этом.
Теперь уже сомнений не оставалось: она настроена враждебно.
Ричарду бы отказаться от самообороны, сказать по-простому: «Чего я только не наговорил тут, Сэра. А все от врожденной робости и от того, что я несчастлив, но, поверьте, я очень люблю Энн и хочу понравиться вам, если это возможно». Тогда, быть может, Сэра растаяла бы, потому что, в сущности, сердце у нее было доброе.
Но вместо этого Ричард заговорил еще более уверенно.
– Молодые люди, – заявил он, – склонны к эгоизму. Обычно они не в состоянии думать ни о ком, кроме себя. Но подумайте о счастье матери. Она имеет право на свою жизнь, на счастье, когда оно ей выпадает. Кто-то должен быть с ней рядом, чтобы поддерживать ее и защищать.
Сэра, подняв глаза, посмотрела прямо в лицо Ричарду, твердым немигающим взглядом, поразившим его.
– Не могу с вами не согласиться, – неожиданно промолвила она.
Тут в комнату взволнованно вошла Энн.
– Кофе не осталось? – нервно спросила она.
Сэра осторожно наполнила чашку, поднялась и протянула ее через стол матери.
– Вот, мама. Ты пришла как нельзя более кстати. Мы тут кое о чем потолковали.
И она вышла из гостиной. Энн вопросительно взглянула на Ричарда, заметно покрасневшего.
– Твоя дочь, – сказал он, – решила принять меня в штыки.
– Ах, Ричард, наберись терпения, терпение и труд, как гласит пословица, все перетрут. Прошу тебя, будь терпелив.
– Не беспокойся, Энн. Терпения у меня хоть отбавляй.
– Пойми, все это свалилось на нее нежданно-негаданно.
– Понимаю, понимаю.
– У Сэры золотое сердце. Она премилое дитя, уверяю тебя.
Ричард промолчал. Ему Сэра показалась весьма зловредной девицей, но нельзя же сказать это ее матери!
