– Будь у моего дядюшки родственные чувства, мне бы не пришлось приноравливаться к этим воротилам из Сити.
Да и вообще, вся наша страна прогнила до основания. Я, пожалуй, отсюда уеду.
– Куда-нибудь за границу?
– Да, в какую-нибудь страну, где у человека есть перспективы.
Оба замолчали, мысленно обозревая туманные дали перспектив.
Наконец Сэра, более твердо стоявшая на земле, без обиняков спросила:
– Но что ты сможешь сделать, не имея капитала? Денег-то у тебя нет.
– Нет, и ты это знаешь! Но я могу вообразить себе кучу всяких возможностей!
– Каких, например?
– До чего ты дотошная. Сэра!
– Извини. Я просто хотела напомнить, что у тебя нет никакой профессии.
– Я умею хорошо ладить с людьми, готов на любую работу вне стен учреждения. Лишь бы не корпеть за столом в конторе.
– Ах, Джерри! – вздохнула Сэра.
– Что ты вздыхаешь?
– Сама не знаю. Жизнь такая трудная штука. Последние войны перевернули все с ног на голову.
Оба мрачно уставились перед собой.
Минуту спустя Джерри сообщил, что, так и быть, предоставит дядюшке еще один шанс. Сэра горячо одобрила мудрое решение.
– Пора, пожалуй, домой, – сказала она. – Мама, верно, уже вернулась с лекции.
– А о чем лекция?
– Не помню. Кажется, что-то вроде «Куда мы идем и зачем?» – Сэра поднялась из-за столика. – Спасибо, Джерри. Вот, выговорилась, и сразу стало легче.
– Постарайся, Сэра, быть беспристрастной. Если этот парень нравится маме и она надеется быть с ним счастлива, так что ж – это главное.
– Ты совершенно прав, но будет ли она с ним счастлива?
– В конце концов, ты же и сама собираешься замуж…
Наверное.., в самые ближайшие дни…
Джерри, произнося эти слова, не смотрел на Сэру. А та в свою очередь внимательно рассматривала узор на своей сумке.
– Да уж… Наверное… – пробормотала она. – Хотя я не особенно тороплюсь.
И наступило общее замешательство, впрочем, приятное для обоих.
* * *
Назавтра во время ленча у Энн отлегло от сердца. Сэра держала себя замечательно. Приветливо поздоровавшись с Ричардом, она в течение всей трапезы не уставала поддерживать вежливый разговор.
Энн испытывала чувство гордости своей юной дочерью, ее оживленным личиком, прекрасными манерами. Как она и предполагала, на Сэру вполне можно положиться, малышка не подведет.
А вот Ричард, к сожалению, проявлял себя не с лучшей стороны. Она видела – он нервничает. Ему очень хотелось произвести хорошее впечатление, но – как это часто бывает в подобных случаях – чем сильнее было это желание, тем хуже результате. Он не говорил, а изрекал – поучающим, а то и напыщенным тоном. Стараясь вести себя как можно более непринужденно, он, что называется, тянул одеяло на себя. Это впечатление подчеркивалось уважением, которое выказывала ему Сэра. О чем бы ни заходила речь, категоричность суждений Ричарда как бы исключала возможность иного мнения. Это очень огорчало Энн, которая отлично знала, насколько в действительности скромен Ричард.
Но откуда это было знать Сэре? Дочь видела Ричарда с его худшей стороны, а ведь как было важно, чтобы он ей понравился! В результате Энн заволновалась, тоже начала вести себя неестественно, а это, по ее наблюдениям, еще больше выбивало Ричарда из колеи.
Когда с едой покончили и был принесен кофе, Энн оставила их вдвоем под тем предлогом, что ей необходимо позвонить по телефону. Уходя в спальню, где имелась отводная трубка, она надеялась, что без нее Ричард почувствует себя более раскованно и проявит свою истинную сущность. Наверняка она их смущает. «Надо уйти, – подумала Энн, – и все встанет на свои места».
Сэра налила Ричарду кофе, произнесла несколько принятых в подобных случаях общих фраз, и разговор иссяк.
Ричард призвал на помощь все свое мужество. Искренность, решил он, вот его главное оружие, тем более что Сэра вполне симпатичная девушка и ни малейших признаков враждебности не проявляет. Главное – показать ей, что он хорошо понимает всю сложность ее положения. Идя на ленч, он снова и снова проигрывал в уме, что и как скажет. Но, как чаще всего случается с отрепетированными заранее высказываниями, его слова звучали искусственно и неубедительно. К тому же, желая облегчить свою задачу, он принял запанибратский тон, совершенно чуждый ему – человеку болезненно стеснительному.
