– Может, присядем ненадолго? – предложил Ричард. – Если только вы не боитесь простудиться.
– Да нет, я одета тепло.
Усевшись на стулья, они продолжали любоваться водной гладью, своим нежным колоритом напоминавшей японские гравюры.
– Каким красивым бывает Лондон, – произнесла растроганная Энн. – Но не всегда это замечаешь.
– Для меня это просто открытие.
После минутного молчания Ричард произнес:
– Моя жена часто повторяла, что в Лондоне как нигде чувствуется приход весны. Набухшие зеленые почки, расцветающий миндаль, а позже – цветущая сирень гораздо выразительнее на фоне кирпича и каменных стен. За городом, говорила она, весна подступает постепенно и распространяется на такие большие пространства, что ее и не охватишь глазом. А в городском садике все происходит в течение одной ночи.
– Мне кажется, она была права.
Не глядя на Энн, Ричард с трудом выдавил из себя:
– Она умерла. Много лет назад.
– Я знаю. Мне говорил полковник Грант.
Ричард повернулся к ней.
– А он сказал вам, как она умерла?
– Да.
– С тех пор я живу с чувством вины. Меня неотступно преследует мысль, что я ее убил.
– Я вас понимаю. На вашем месте я чувствовала бы то же. Но ведь на самом деле все не так, и вы это знаете.
– Но это так.
– Нет, не так. С точки зрения вашей жены, да и любой женщины. Женщина сама осознает всю степень риска. И идет на него. Это заложено в ней, в ее любви. Она, не забывайте, хочет иметь ребенка. Ваша жена ведь хотела ребенка?
– Даже очень. Элин так радовалась, что у нас будет ребенок. Я тоже. Она была молодая здоровая девушка.
Никаких оснований для волнений не было.
И они снова помолчали.
– Какое несчастье, – промолвила Энн. – Мне так жаль!
– Но это было давным-давно.
– А ребенок тоже умер?
– Да. И знаете, в какой-то мере я даже этому рад.
Мне кажется, что я возненавидел бы бедную малютку. Ибо всегда помнил бы, какой ценой оплачена ее жизнь.
– Расскажите мне о вашей жене.
И, сидя под бледными лучами негреющего солнца, он стал рассказывать ей об Элин. О том, какой красивой она была, какой веселой. И о внезапно находивших на нее приступах отстраненности, тогда он недоумевал, о чем она думает и почему в этот миг так далека от него.
Вдруг он оборвал себя на полуслове и заметил с удивлением:
– Столько лет я об этом ни с кем не разговаривал.
А Энн лишь мягко подбодрила его:
– Продолжайте, пожалуйста.
Счастье оказалось коротким, слишком коротким. Ухаживал он за Элин три месяца, затем свадьба со всей обязательной суетой, против которой он возражал, но настояла ее мать. Медовый месяц они провели в автомобильной поездке по Франции – осматривали замки Луары.
– Стоило ей сесть в машину, как она почему-то начинала нервничать. Даже для храбрости держала руку у меня на колене. Не знаю, отчего на нее нападал такой страх – в автомобильную аварию ей попадать не случалось. Помолчав, он тихо добавил:
– После того, что произошло, потом, уже в Бирме, мне часто казалось, будто у меня на колене ее рука. Только представьте себе это, если сможете. В голове не укладывалось, что ее больше нет – совсем нет…
«Да, – подумала Энн, – очень точно сказано – именно что не укладывалось в голове». Так было и с ней после смерти Патрика. Ей все мерещилось, что он где-то тут, рядом, вблизи. Что он обязательно каким-то образом даст ей почувствовать свое присутствие. Не мог он уйти из жизни совсем, бесследно! Какая ужасная пропасть отделяет живых от мертвых!
Ричард между тем продолжал. Они с Элин зажили в маленьком домике, в тупике; рядом с зарослями под окнами рос куст сирени и грушевое дерево.
Едва он выговорил, резко и отрывисто, последнюю фразу, как снова удивился:
– Не знаю, зачем я вам это рассказываю.
Но он знал. И понимал, что знает, хоть и не хотел себе в этом признаться, когда, волнуясь, спросил Энн, куда бы она предпочла отправиться на ленч – в его клуб, где есть отдельный флигель, куда можно приходить с дамами, или в ресторан; Энн остановила свой выбор на клубе, они поднялись и направились на Пэлл-Мэлл.
В холодном неуюте зимней еще красоты парка он прощался с Элин.
Он оставил ее здесь, на берегу озера, среди деревьев, простирающих к небу свои голые ветви.
