После этого к подъезду с двух сторон подошли двое парней, а вдоль стены двигалось еще двое.
Дверь вышибли с одного удара. Мужики пили на кухне водку. Их тут же связали. Приехали Лыков и Сергей. Они осмотрели комнаты ни к чему не притрагиваясь. Включили телевизор и сели.
— Человек, слаб стал, изнежился, — сказал Сергей Лыкову. — Ты-то, Владимир Степанович, как думаешь?
— Слаб, слаб, — подтвердил Лыков.
— Этот говорит, сознался! — с сильным акцентом крикнули из ванной.
— Сознался, так ведите сюда, — отозвался Лыков. Мужика привели мокрого по пояс.
— Да ты на речке, брат, был что ли? — пошутил Лыков. — Ну говори, а то как бы товарищ твой не опередил тебя. Может, и жить останешься.
Щербинина с братом взяли в Форштате. Они снимали небольшой дом. Первым вышел во двор Тащилин в форме капитана, следом двое рядовых и двое в штатском. Когда братьев увели, Тащилин взял показания у хозяйки, успокоив её. Его довезли до дома. И две машины стали выбираться из города в степь.
В Узеевском подвале сидело восемь человек, в том числе оба Щербинина. Позже привезли ещё четверых.
— Вот, мужики, — начал отчитываться Сергей, — истратил я всего двадцать три тысячи вместо трехсот и сто вернул. А также кабалы не допустил вам вечной и людей не потерял. Такие дела. Решайте — что с пленными делать. Всех убивать или половину. Или простить и слово взять честное. Как, кровь будете на себя брать?
— Да уж, слово, — вздохнул тяжело Фетисов.
— Рубить, — спокойно сказал Демидов.
— Падуров? — спросил Сергей.
— Рубить!
— Поновляев?
— Рубить.
— Буйносов?
— Рубить.
— Метренко?
— Рубить.
— Рубить… Рубить…
Через три дня тихо открылась церковь. Старухи первыми робко поднялись к ней в белых платочках. Чуть слышно ударил колокол.
Ждали зимы.
