– Послушай, подруга, Лига чудовищно расточительна, если позволяет таким как ты работать камеристками!
Она лукаво отвела глаза. Тоже мне, соглядатай!
– И потом, – продолжала я кипятиться. – Когда ты смотришься в зеркало, разве ты там видишь себя? Кажущуюся поверхность! То, как, возможно, видят тебя другие. Да и тут никакой гарантии. Помнишь, какие злоключения выпали на долю Мертвого Глаза из-за отсутствия такой гарантии?
Ребах уронила расческу и зашлась смехом.
Гарсийский живописец Пьетто был гением точности. Портреты, выполненные его кистью, воспроизводили оригиналы до последней морщинки. Скопированы были каждый волосок, каждая бородавка, каждая складка. Но при всей беспристрастности лики, писаные Мертвым Глазом, получались отвратительными, как мертвецы. Никто по доброй воле не хотел позировать правдивому живописцу. Но натура и не требовалась: Пьетто был обладал уникальной памятью. Изображенные, когда видели портреты, в лучшем случае не верили глазам. В худшем их физическое и психическое здоровье не выдерживало зрелища. Но придраться было не к чему, разве что к излишней натуралистичности. Долгое время заказчиков у юноши не было. С отчаянья он сдался в руки Лиги и поступил в школу ясновидцев.
Но как-то одному дряхлому, но богатому ростовщику, обладателю красавицы жены, пришла неожиданная мысль заказать Мертвому Глазу портрет ее любовника как подарок на день рождения. На следующий день женщина пожертвовала все состояние мужа, какое могла увезти, местному монастырю, постриглась там же в монахини и прославилась впоследствии необычайным молитвенным рвением. Последнее движимое имущество, что осталось у брошенного мужа – злополучный портрет.
Рогоносец, получивший не совсем рассчитанный эффект, с досады швырнул это последнее в оригинал изображения. Портретированный скончался на месте – его хватил двойной удар: во-первых, тяжелой рамой по голове; во-вторых, он не вынес жестокой правды собственного облика, так как считал себя первым красавцем Гарса. Ростовщик тут же умер от счастья. А местный поэт прославил себя душещипательной исторической балладой.
С тех пор отбоя от заказчиков у Пьетто не было: каждый норовил заказать ему своего врага или просто досадившего соседа. Вдохновленный долгожданным признанием, живописец бросил школу и целиком отдался любимому делу. Портрет девушки кисти Пьетто считался лучшим лекарством от неизлечимой прежде болезни любви. Стоило показать изображение влюбленному, как тот навсегда терял к предмету страсти всяческий интерес. В Гарсе почти прекратились браки по любви и возобладал голый расчет, чему патриархальные родители совершеннолетних детей были только рады.
Не обошлось без побочных эффектов: стремительно стала снижаться рождаемость. Аптеки обогатились на возбуждающих средствах. К гениальному живописцу стали стекаться поклонники его искусства со всей Асарии и даже из соседних государств. Мертвый Глаз зазнался и поплевывал в сторону школы Лиги, ясновидцы которой обычно нищенствовали. Так продолжалось около двух десятков лет до тех пор, пока чуть ли не каждый житель Гарса принудительно не обзавелся собственной живописной копией.
У Альерга таких подарков скопилась целая коллекция, и раз в год он непременно устраивал выставку для всех желающих на нее полюбоваться. Экскурсии школярам он проводил сам, особенно старшим курсам, где непременно находились две-три сохнущих по гиганту школярок. Девицы излечивались. Медики приходили в восторг и срочно писали дополнения к каталогам «Яды и противоядия». Красавице Ребах мастер самолично подарил два особо нелицеприятных изображения. Но она, взглянув, только слегка покраснела и подняла на дарителя вспыхнувшие надеждой бархатные очи, прошептав: «Это воистину бесценный дар». Альерг в свою очередь покраснел с досады, получив противоположный ожидаемому результат. А девушка бережно прижала к груди подарки и унесла к себе эту гадость как величайшую драгоценность. Ничто не могло поколебать ее любви, даже Мертвый Глаз. У человечества появился, наконец, критерий истинности столь обманчивого и столь часто подделываемого чувства, как любовь.
