Кирон побултыхал лунную бутыль, задумчиво глядя сквозь светящееся стекло:
– Ты нужна нам, Рона. Поэтому мы пошли против Лиги.
– Кто – мы? – мои губы пересохли. Неужели проявленные вступили в противоестественный союз с пробужденными, злейшими врагами своими и Лиги?
– Братчина проявленных. Каждый из нас знает, как страшно его одиночество. Как больно ходить мимо людей и видеть в них забывшую о себе сущность. И знать, что никогда не проявиться ей. Никогда. Мы шатаемся в одиночку во тьме, где все спят. Мы – выродки.
– Неправда! Вы – мечта всх непроявленных, изначальные расы. Лига хранит вашу кровь.
– Для чего? Кто мы без остальных? Без народа своего? Без отцов и матерей, без детей, которым не дано проявиться, пока мы живы? А мы живем слишком долго. Дольше, чем кто-либо на планете Вавилор. Сотни лет. Каждый из нас – как выпаренная из раствора соль. Каждый вобрал все силы, мощь и знания всей расы. А они были для многих. Для всех. А теперь… куда нам с ними?
– Вы – хранители.
– Никому не нужные! – глотнув из бутыли, Кирон скривился так, словно выпил змеиного яду. – Изгнанные из человеческого рода и не нашедшие никакого другого, кроме таких же несчастных сирот, осколков других рас. Наши дети рождаются непроявленными. Людьми. И редко кто из них попытается познать себя истинного. Да и нужно ли им это? Разве что из праздного любопытства у пифий в Храме Истины спросят. И всю жизнь потом будет тосковать…
Дядюшка давно вылез из личины сапожника, и говорил не своим обычным голосом не совсем обычные речи.
– Или бояться самого себя, – едва выдохнула я боль, перехватившую горло. – Неведение спасительно. Я видела многих непроявленных троллей или вампиров… Иногда лучше умереть, чем стать самим собой.
Кирон померк от смертной тоски в моем голосе и тут же схватился за бутыль с противоядием. Оживился.
– Не для тебя оно спасительно, девочка. Погубит тебя неведение. А ты нужна этому миру.
Не нужна я этому миру. Но лучше об этом не думать. Особенно, находясь в гнезде Лиги – с ее владыками, телепатами, пифиями, с непрошенными дунканами, лэппами, киронами и прочей нечистью, включая нищенку, чей огненный взгляд навсегда в меня врос и мерцал теперь со дна сердца…
Зачем Братчине еще один выродок, да еще проявленный тайком от Лиги? Я устала играть в чужие игры. Я не хочу, чтобы меня проявляли против моего желания. Закрыв глаза, чтобы не видеть удрученного эльфа, я захлопнула себя как крышку гроба, предварительно утрамбовав внутрь то рвущееся вовне чуждое существо, которое якобы было моей сущностью. Пусть себе почивает с миром. На крышке белыми буквами засияло знакомое слово: Радона. Ну, вот она, я. Получайте:
– А откуда ты знаешь нашу с Диком детскую считалку?
Гомо Магикус эт Бибикус Кирон обомлел:
– Детская … считалка?!
Он затрясся мелко-мелко, и я снова испугалась, что слабенький Кирон свалится в обморок, но дядюшка опять самозабвенно хихикал:
– Эта древняя формула, сокровенный Путь Тора – детская считалка пифии?! И ты знаешь ее … до конца?
Я помотала головой:
– Нет, на вопросе о том, что по ту сторону мысли, все мысли заканчивались. Абсолютное ничто.
Он улыбнулся и вдруг спохватился, что слишком засиделся, и вскочил. Я заметила, что он снова как бы померк и истончился за время разговора. Он торопливо глотнул из чашечки на посошок, вытащил из клочка сена заново расцветший колокольчик и, нюхнув цветочек на закуску, вразумил:
– Только не торопись наверстывать упущенное, девочка. Порвешь крылышки. Спрячь их пока до поры, до времени. До вечности… если мир вечен…
– А как это у тебя получается обратить время вспять? – обличающе показала я на ожившее сено.
– Что? – эльф-сапожник изумленно выпучил оленьи глазищи на цветочек, словно только что увидел, и, совсем как Пелли цыпленка, попытался спрятать улику за спину. Наверное, это у проявленных фамильное. – Ах, это? Нет, время вспять – это не наша специальность, мы же не пифии. Это все водичка, по странинным рецептам приготовленная.
Дядюшка горделиво продемонстрировал бутыль, глянул на просвет, опечалился:
– Эх, быстро иссякают родники живительные от серьезных разговоров!
