– Да, – сказал Дункан, поднимаясь. Он смотрел на меня почти сурово.
– Вернемся к другому вопросу, – миролюбиво предложила я, слегка оробев под его пристальным волчьим взглядом. Мелькнула мысль, что откормленная жертва, наверное, волкам предпочтительней. – Что вам от меня нужно? Надеюсь, не пророчество?
– У вас находится моя вещь. Верните мне ее.
– У меня?! Это вы о чем?
– О книге, которую вам передал мастер Альерг.
– Но это не ваша вещь! Вы ее украли из кабинета …
– Могу доказать мои права. Еще ранее она была унесена из библиотеки нашего магистрата. Возможно, случайно. Дайте мне ее.
– Только в присутствии мастера!
Удивительно, откуда у меня столько решимости, когда и пошевелиться невозможно от боли? Он же раздавит букашку одним пальцем!
– Я возьму сам.
– Попробуйте!
– Радона, я не хочу, чтобы вы пострадали! Не препятствуйте мне! Я должен!
Он в очередной раз совершенно преобразился и был страшен. Нос хищно заострился, глаза опустели, зрачки почти исчезли, превратившись в невидимые точки, радужка поблекла и заледенела, замерцав стеклянным блеском. И в этих стеклах плясал белесый туман, прорываемый иссиня-черными сполохами. Меня затрясло. Но не от страха перед нападением. Не от дыхания смерти, ожегшего лицо. Я предчувствовала ужас надвигающегося видения и не хотела его, не хотела входить в белесую скользкую жуть, куда меня затягивало, засасывало как в трясину. Я не хотела ему подчиниться. Не могла. Не должна была.
И я нашла исчезающую, поглощенную туманом игольчатую точку зрачка и отчаянно скользнула туда, в единородную для всех глубь. В свое я. И отразилась. И, скользнув сквозь, разбила отражение, поскольку это была не я. И следующее, и следущее, и еще, и еще, мощь несущего меня потока нарастала, пока не взорвалась солнечным шаром…
…и я нашла себя, оказалась собой под деревом на каменистой площадке, сидящей с ободранными коленками и грубыми мальчишескими руками, торопливо стирающими только что пролитые на новенький книжный переплет чернила.
Раздались мягкие шаги.
– Не старайся, Дук. Это уже не смоешь. И последнюю страницу испортил напрасно. Она была предназначена для записи новых рецептур, а не для твоего генеалогического древа, пусть даже столь знаменитого. Красивая была книга. Теперь некрасивая, но особенная.
– Простите, учитель, я сделаю ей новый переплет, если позволите, – обещала я охрипшим, дрожащим от стыда голоском, не поднимая глаз на собеседника.
Я шепнула голоску: «А что в этой книге особенного?». Голосок повторил:
– А что в этой книге особенного?
– Кроме банальных рецептов, здесь твоя человечность, Дук. Не вздумай менять переплет. Теперь книга будет носить напоминание о раскаянии. Чисто человеческое чувство. Когда-нибудь ты не сможешь исполнить долг из-за слишком сильного человеческого чувства, с которым не сумеешь справиться сам, и эта книга поможет тебе. Она напомнит о долге и раскаянии. И ты уничтожишь в себе последнее человеческое. Посмотри мне в глаза. Ты ДОЛЖЕН это сделать. ДОЛЖЕН уничтожить.
Я шепнула голоску: «Я НЕ должен это делать! Я ее спасу!», подумала: «Хорошо, учитель», и услышала:
– Хорошо, учитель.
– Дункан!!! И тот, кто в тебе! Смотри мне в глаза!
Но я еще ниже опустила голову, не успев удивиться тому, как быстро обнаружено мое присутствие, и крепкой загорелой рукой пятилетнего мальчишки вырвала из книги последний листок с тщательно нарисованным деревом. Вкусом оплеухи от наставника я не стала долго наслаждаться, и, потирая звенящее ухо, выскользнула к самой себе иной, иному…
…дрожащей, дрожащему от ярости совсем в другом месте, другом времени, где превращенный в стальную машину Дункан шипел мне что-то о великом долге.
– Ты не должен это делать, Дук. – спокойно объяснила я белым стекляшкам его глаз и обессилено откинулась на подушку, жестом успокаивая бешено пульсирующее сердце кристалла. Золотой дракон в ожерелье проворчал: «Дожили, наконец! Пифия вылезла из яйца!» Я почесала ворчуна за ушком.
Дункан рухнул на скамью как подкошенный, оторопело взмахивая ресницами. Помолчал. Молвил с усталостью:
– Ладно. Дай книгу. Для вас ничего в ней особенного нет. Просто последнее мое воспоминание о детстве. Глупая сентиментальность.
