Как оказалось, навсегда. Утром за меня принялась знахарка.
За три дня слух восстановился почти полностью, да и сама я окрепла настолько, что могла ходить и за день почти не уставала. Псы установили опеку, и сначала не давали отойти далеко от каменного жилища знахарки, хватая за подол юбки. Я терпела. Как-нибудь выдержу очередных опекунов. Позже поводок удлинился, но, когда я пересекала ведомый только им предел, они преграждали путь, и если я настаивала на продвижении в полюбившуюся мне вдруг сторону, многозначительно покусывали за ноги.
У моей хозяйки было странное имя – Олна. Она, противореча всем моим представлениям об угрюмо-злобном характере лесных отшельников, оказалась вполне доброжелательной. На вопрос о моем спасителе она ответила, что тот просто попрощался и ушел своей дорогой.
Не знала она и о том, кто он такой, а ее туманное описание, под которое подходила половина мужского населения Асарии, – высокий, худощавый, светловолосый, – не помогло мне опознать его по памяти. Такие, как он, были и среди матросов, и среди стражников затонувшей Цитадели. В том, что он был у гроба Бужды, я не сомневалась: как бы иначе он оказался так близко, чтобы вытащить меня? Значит, не только Ресс и Оссия до поры до времени не узнанными противостояли твари, были и другие союзники, которых отец не пожелал мне открыть. Наверняка были.
– Да и тебя он никак не называл, – сказала Олна. – «Госпожа», и всё тут. Говорил, что сам не знает, кто ты и как твое имя, что увидел, как ты тонешь, и вытащил.
В ее словах был намек, ведь я до сих пор не представилась ей. Но, если он ей не сказал, кто я, – а я отчего-то была абсолютно уверена, что он знал, – то на это были какие-то причины. И я, неблагодарная, решилась соврать целительнице:
– Я ничего не помню. Даже имени. Зови меня … Ульрида.
Женщина ахнула:
– Но… Так звали мою деточку… Она погибла. Давно.
Я оцепенела. Но все еще надеялась на совпадение.
Я училась ходить, слышать и различать запахи. Помогал мне пес, которого я назвала Ворч. Он учил меня как щенка, чуять и слышать мир. Оказалось, что он разбирается в травах как заядлый вегетарианец или … как его хозяйка-знахарка. С его подсказками я ни разу не отравилась, пробуя запахи на вкус, и хорошо заучила, какие даже трогать нельзя. Заблудиться с Ворчем было невозможно, и в лесу я готова была бродить круглыми сутками – столько там открылось тайн. Будь я зрячей, не заметила бы и не вслушалась.
Добрела на досуге и до моря. Вдохнула соленый запах, искупалась. Поинтересовалась, зачем ему нужна была моя жизнь. Оно проворчало, что вечно из него делают крайнего. Ворч на него рыкнул. Море метнуло в него шальной волной, причем, мне тоже досталось. И у меня возникло чувство, что пес попытался цапнуть море за лапу. Они играли! Странный пес. Человек в звериной шкуре. И очень, очень странное море.
А через три дня после того вечера, когда «Дик» оплакал меня и исчез, Олна вошла с такой странной и зловонной мазью, что я сразу поняла, кто эта старуха. ЧТО она такое. Головоломка с клацаньем защелкнулась, я сопоставила вонь мази, пряно-сладкий запах самой Олны и некоторые ее привычки со сведениями каталога монстров, и … спасибо наставнику, который заставлял меня штудировать страницы о жутких формах жизни и о способах противодействия им, свойства ядов и рецепты противоядий. И оказалось, что не напрасно я изучила нудные страницы книги, украденной Дунканом из кабинета Альерга.
Олна была нигом, чудовищным и изощренно хитрым паразитом. Неуязвимой тварью, против которой не существовало средств борьбы. Существом из столь древних кошмаров, что сохранились только смутные упоминания и догадки, но не воспоминания, потому что воспоминания о встрече с нигами уже некому было оставлять после оной. А не сохранив памяти очевидцев, человек не мог опознать врага. Да и невозможно их опознать под тысячами обличий, которые они, судя по мифам, способны принимать: от лопуха до лошадиной подковы в дорожной пыли. Стоило ли вытаскивать меня из моря, чтобы притащить прямо в логово существа, которое хуже любых кошмаров?!
