Торжествующий Голос, исходящий уже сзади, из гниющей тьмы, приказал с соответствующей могильной интонацией:
– Яви нам, что видишь, жрица!
Рама начала тускнеть и растворяться, прихватывая края зеркала. Оно таяло с торцов, и отражение словно источалось в пространство, меняясь местами с отраженным.
За моей спиной что-то ухнуло, толкнуло, устремляясь сквозь меня из бездны саркофага навстречу видению. Мое тело сотряслось, затрепыхалось, как перышко на шквальном ветру. Мрак, источаемый чудовищем, и мрак, источаемый из-за спины зевом саркофага, где я была распята уже даже не костью, а мучительно вибрирующей мембраной, устремились друг к другу, торжествующе подвывая, медленно перетекая вовне, охватывая меня свивающимся смерчем. Меня раздирало на части этой неодолимой вибрацией.
Лишенное ограничений отражение заглатывало пространство, подменяя собой. Не в силах оторваться, я исчезала в этом захватывающем преображении. Я вся стала как вопль, как вой, как зов, и больше ничего от меня не осталось, кроме этого звука, воплощающего ничто в нечто.
Призрак поднялся с трона и поплыл. Пока он медленно приближался, черты его расползались, перетекая и меняясь. А когда ниг приблизился вплотную и глянул в зрачки рваными глазницами, опустошая меня до дна, он начал принимать обличье безглазой твари с белой, как снег, шерстью.
Моя смерть стояла передо мной. Ей осталось сделать шаг и взять мою почти потерянную плоть. Но меня словно подхватила чья-то ладонь, выдирая из разверзтого небытия, и сжала в мощном кулаке, остановив трепыхание уже рвущейся на клочки мембраны. «Не забывай, жизнь моя!» – «Никогда!» Я очнулась. Что это я должна не забыть?
Очертания призрака колыхнулись как от брошенного камня. Торжествующий звук споткнулся и растерянно замер на одной ноте, кружившейся как стервятник. Вдруг что-то промелькнуло сбоку, и зеркало разлетелось в мелкие брызги, исцарапав меня до крови. Рев скомкался кратким взвизгом. У ног звякнула железная пластина в форме звезды с чуть изогнутыми лучами.
Карлица не растерялась и мгновенно затворила мне раны, попросту ткнув в мою сторону жезлом. При этом меня обдал такой адский холод, что кожа заиндевела и угрожающе потрескивала. Теперь я боялась пошевелиться, дабы не рассыпаться как сосулька. А пока я пребывала в переохлажденном состоянии, рассвирепевший Голос нещадно кого-то казнил. Изо всех сил скосив избежавшие замораживания глаза, я попыталась разглядеть, кого убивают на этот раз.
Умирал Ресс.
Костяные балахоны скандировали, покачиваясь:
– Смерть! Смерть!
– Я здессь! – Свистел Голос. – Здессь и сейчассс. Как ему умереть, слуги мои?
Толпа распорядилась.
Ресс умирал. Медленно, бескровно, невидимо и изощренно расчленяемый по косточкам, по волокнам, по каждой капле крови, по мельчайшей частице мощного тела. Руки, ноги, бедра, подергиваясь, превращались в бесформенные мешки, словно кости становились жижей, едва удерживаемой тканями кожи. Когда он уже давно перестал дышать, когда от него осталась только оболочка, постепенно теряющая очертания тела, останки начали отваливаться кусками и распадаться в пыль. Невидимый убийца оставил в целости только обезображенную голову жертвы. По приказу Голоса магистр ал’Краст поднял за волосы голову Ресса, продемонстрировал неиствующим вурдалакам и положил к подножию трона. Тошнотворный тысячезевный вопль экстаза взлетел под купол.
Только я виновата в его гибели. Я упустила момент, чтобы раскрыть рандр и призвать отца. Еще мгновенье – и ниг пожрал бы меня, и я не вспомнила бы, зачем я здесь. Еще чуть-чуть, и видение стало бы безвозвратным, поменявшись местами с реальностью. Ресс должен был убить меня, чтобы не дать исполниться пророчеству. Так зачем телепат пожертвовал собой, если сейчас все повторится сначала?! Ведь нигу ничего не стоит создать еще одно зеркало видений, и начатое завершится. Для этого и зеркало совсем не требуется.
Карлица, продолжавшая заговаривать мои царапины, подобралась совсем близко. И ее слепые глаза пристально смотрели на меня. Через миг они снова подернулись отвратительными бельмами. Или я сошла с ума, или только что они были живыми.
