Сначала мы зашли в кадры, я заполнила нужные бумаги и получила пропуск, а потом Ленни повел меня в недра канала. Мы долго-долго ехали вниз на подозрительно старом для такого нового здания лифте. Потом плутали по обшарпанным узким коридорам, а Ленни, не теряя времени, вводил меня в курс дел.
— Планерка у нас начинается в пять утра, — рассказывал он.
— Не поздновато? — спросила я. Даже на Девятом принято оставлять про запас два часа до эфира.
Мы вжались в стену, пропуская толпу технарей с проводами и железками. Казалось, извилистый коридор ведет к самому центру земли. На полу то здесь, то там валялись обломки офисной мебели. Мне все время приходилось уворачиваться, чтобы во что-нибудь не врезаться. А еще нельзя было отставать от Ленни, который знал эту кроличью нору как свои пять пальцев.
— Просто… — сказала я внезапно появившемуся передо мной высохшему фикусу в кадке, за которым скрылся мой провожатый, — я привыкла вставать рано…
— Э-м-м-м… — протянул он, будто прежде такая мысль его не посещала, — может, лучше пончиков возьмем?
По мере приближения к операторской мой спутник стал показывать мне ориентиры.
— Здесь у нас комната отдыха, а женский туалет чуть дальше по коридору.
Но меня не так просто сбить с темы.
— В «Сегодня», — сказала я, — даже высшее руководство приходит к 4:30.
Ленни остановился и с изумлением оглянулся на меня.
— Ага, мы здесь такие же, как в «Сегодня», только у нас нет ни денег, ни рейтинга, ни авторитета, — съязвил он. — Но сходство определенно имеется.
С этими словами он открыл дверь с надписью «Операторская». Комната была похожа на рубку заброшенной подводной лодки времен холодной войны.
Ну, не то чтобы совсем, но скажи мне сейчас Ленни, что задник к программе взят из передачи «Фильм недели», посвященной «Охоте за „Красным октябрем“», я бы не удивилась.
— Э-э-э… а здесь хоть электричество есть? — в ужасе спросила я.
— Иногда монитор вырубается, и мне приходится хватать вешалку и шарахать по нему изо всех сил.
— Ага, — больше мне нечего было ответить.
— Так что, Джерри даст вам денег на новое оборудование и декорации? — спросил Ленни, следя за тем, какое впечатление на меня все это произвело.
— Он сказал, что урежет бюджет на двадцать процентов.
— Черт! А я надеялся хотя бы вешалку новую купить.
Я рассмеялась. Ленни мне понравился.
— Ну да, а чего еще ждать если работаешь на канале, название которого расшифровывается как «Абсолютно Блевотный Суррогат».
«Блевотный» — это точно. Я осматривала до нелепости устаревшую операторскую. А я-то думала, что на Девятом все безнадежно устарело. Но как ни крути, это операторская, а я так по ним соскучилась. Я сделала глубокий вдох. Любимый запах телестудии — что может быть лучше по утрам?
— Послушайте, — сказала я Ленни. — Не держите меня за дуру. Я прекрасно знаю, с какими трудностями приходится сталкиваться программе. Ее никто не смотрит, и в прошлом она ничего, кроме отвращения, не вызывала, но так больше продолжаться не может. Я этого не допущу. Работать на федеральном канале — большая честь. И я не собираюсь упускать такой шанс.
— И что теперь, мы тут плясать начнем? — удивился Ленни.
Я улыбнулась. Если понадобится, я могу и сплясать, только бы расшевелить это сонное царство.
— А как насчет потрудиться? Готовы?
— Ну, если вы настаиваете, — улыбнулся Ленни.
— Отлично! — Я засучила рукава пиджака. — Тогда за дело!
Я подошла к двери и потянула ее на себя.
Ручка осталась у меня в руке.
— Это была одна из наших лучших дверных ручек, — сказал Ленни.
* * *
Ленни показывал мне свои владения. Прежде, чем идти в гримерные, мы заглянули на кухню. Стены были увешены снимками ведущих программы «Доброе утро» за все годы эфира. Меня не удивило, когда я обнаружила, что одежда со временем менялась, а лица и прически оставались теми же. Колин Пек с середины девяностых щеголяла неувядающей жизнерадостной улыбкой и светлыми волосами а-ля Марта Стюарт. Пол Макви был ее противоположностью — темноволосый и неулыбчивый. В общем-то, тоже ничего, но слишком уж смахивает на Энтони Перкинса. И слишком густо — для мужчины — напомажены волосы.
