Водитель сгоревшей машины застыл в неестественном полусвалившемся положении. Его голова от уха до подбородка была рассечена глубокой рваной раной. Одна нога водителя торчала из дыры разбитого ветрового стекла, а другая, оторванная у бедра, лежала под прямым углом к его голове. Казалось, что эта нога существовала самостоятельно и не была связана с телом.
Застряла в броде БМП.
Через четыре километра подорвался БТР. Фугас сработал не под скатом машины, а правее, с обочины. Машину дважды перевернуло. Солдат, сидевших на броне смяло. Их тела выглядели, как красно-серое желе, сочащееся из камуфляжа.
Правила ведения войны боевиками не сложны. Напасть, убить противника быстрее, чем он мог разобраться, что происходит, исчезнуть, найти слабое звено в цепи федеральных войск и снова убивать, не оставляя после себя даже малейшего следа.
Вместо открытых боев федеральные войска тоже наносили неожиданные удары по местам возможных скоплений боевиков. Война не велась по четко разработанному плану и не имела определенной цели. В ней нечего было защищать или захватывать, невозможно было добиться никаких результатов. Ни патрули, отыскивающие ускользающих боевиков, ни засады, ни внезапно предпринимаемые «зачистки» мирных сел, с заданием «обнаружить и уничтожить» - ничто не могло создать ощущения осмысленных военных действий, наоборот, они становились частью общей российской абсурдности. То же чувство вызывали «секретные передвижения» войск, когда даже ребенку было понятно, где мы остановимся следующей ночью.
Смерть одного из солдат моей роты заставляла остальных пытаться найти ответ на вопрос: «Почему убит он, а не я?» Каждого бойца начинала мучить мысль, что его жизнь оплачена смертью друзей. Чтобы оправдать свое выживание, придать смысл их смерти и избежать чувства вины, нужно было отомстить за эту смерть.
Иногда по ночам я просыпался с ощущением спускового крючка на указательном пальце.
Я трясся в командирском люке БТР, стараясь соразмерить колыхание своего грузного тела с ухабами дороги. Голова тупо болела.
По знакомой дороге ехали осторожно. Головной дозор, дальше основные силы, замыкал колонну тыловой дозор. Десант на броне. Часто останавливались.
До полка оставалось около пятнадцати километров. Вдруг я увидел дымный след гранаты, которая ударила в переднюю машину. В тот же миг ударили автоматы и крупнокалиберные пулеметы. Солдаты прыгали с брони и занимали оборону. «Коробочки» открыли ответный огонь.
Вся «зеленка» наполнилась взрывами и криками.
Я спрыгнул вниз, поскользнулся и тяжело упал рядом с машиной. Но тут же встал, стараясь разглядеть, откуда по нам били. Я стоял на одном колене и рассматривал «зеленку».
«Чехи», остановив колонну били с двух ближайших сопок. «Балалайка». Я спрятался за броню.
Стволы БТРов поднимались вверх и били по «зеленке». От их грохота у меня заложило уши. По плотности огня не удавалось определить замысел боевиков. Обстрел мог быть случайным, как прежние, а мог быть нацелен на полный разгром колонны.
Я посмотрел в сторону БМП, в которую «чехи» попали гранатой. Одному из солдат бинтовали ногу. Он ехал на броне и взрывом ему вырвало кусок мяса выше колена. Солдаты, открыв люк, вытащили водителя. Ему оторвало обе ноги, от левой осталась торчать короткая берцовая кость. Даже жгут негде было наложить. Ему в руку ввели промедол. Взрывом в днище машины пробило дыру, вырвало два катка, внутри было месиво крови и костей.
Солдаты вытаскивали из машин цинки с патронами, вскрывали их, набивали магазины и карманы пачками патронов. Надевали десантные плавжилеты, но вместо поплавков в карманы на груди и на спине вставили магазины.
Несколько пуль разорвали камуфляж на плече Якушкина. Солдат перекатился и несколько раз выстрелил из автомата. Еще одна очередь боевика попала ему прямо в лицо и опрокинула на спину.
Я стрелял, не надеясь попасть в «бородатых». «Завалить чеха» не просто даже на пристрелянном участке.
Стрельба, слившееся в общий гул очереди, казалось, давили, били по голове.
В шуме боя я различал взрывы: у нападающих были гранатометы. Боевикам уже удалось поджечь почти все машины. Стрельба «коробочек» затихала, но бой усиливался с каждой минутой. Медленно, но верно превращался в бойню.
