Я слышал треск очередей и визг пуль в переулках. Село горело и очень часто приходилось обходить полыхавшие дома. Земля во дворах была разворочена воронками. Повсюду валялось тряпье и окровавленные клочки одежды.
Передо мной лежала молодая чеченка, раздавленная упавшей стеной.
Немного осталось от села, если не считать разрушенные дома. Вокруг не было ничего, кроме дымящихся обломков и трупов. Кто-то услышал в одном из домов шум и тут же бросил туда гранату. Когда пыль рассеялась, Лапшов забежал в дверь и вытащил тело старой женщины. Оно было изорвано в куски, ее левый глаз вытек. Было похоже, что граната попала прямо в нее.
Я увидел женщину, которая несла на руках ребенка без головы и застрелил ее.
Я увидел, как зашевелились кусты. Человек выполз из кустарника на четвереньках и упал. Подошедший к нему Калиновский достал нож и, приподняв чеченца за волосы, трижды полоснул его по горлу. Он что-то сказал стоящему рядом Брагину и оба засмеялись.
Иногда начиналось то, что никак не могло закончиться. Я не принимал происшедшее близко к сердцу. Просто ребята так развлекались.
Из многих дверей, окон выбивался дым. Слышался треск и было видно разлетающиеся искры. В одном из горящих окон металась чья-то фигура.
Я обошел воронкообразную яму. Вокруг нее были кровавые пятна и кровавые клочья одежды. Я почувствовал запах горелого мяса и судорожно сглотнул приступ тошноты.
Солдаты бегали по домам, собирая трофеи. Женщин, детей и стариков не выволакивали из домов, а расстреливали там, где заставали. Забрав из домов все необходимое, бойцы поджигали их. То в одном, то в другом месте раздавались взрывы. Чтобы быстрее уничтожать дома, в них бросали гранаты.
Я был погружен в хаос разгрома и чувствовал себя победителем. Я улыбнулся, поздравив себя с этой маленькой победой.
Рядом со мной рухнула стена горящего дома, взметнув в разные стороны искры. Неподалеку еще раздавались выстрелы, прерываемые предсмертными криками.
Бой длился три часа. Все село было освобождено.
Я словно потерял ощущение времени. Для меня уже не существовало ничего, кроме усталости в плечах и коленях, прилипшего к телу камуфляжа и трупов, лежащих вокруг горящих домов. Я начинал ощущать страх, которым, казалось, был пропитан воздух Чечни.
Я не воевал в Чечне, я спасал себя от уничтожения. Я стрелял не в людей, - мне не было дела до того, люди или не люди эти живые существа. В облике чеченцев меня преследовала сама смерть. Я не хотел оказаться жертвой, ожидающей своей судьбы.
Убийство было неотъемлемой частью моей профессии, и мне нравилось убивать. Я жил ненавистью, и только ненависть помогала мне выжить. Я уже знал, что от меня прежнего ничего не осталось, только имя. Я не огорчался, когда оказывались убиты женщины или дети. Это было хорошим уроком для остальных. Были они боевиками или только помогали им – никакой разницы. Не следовало переживать из-за убитых детей, которые могли вырасти только боевиками.
Если б мне только дали время, я бы все объяснил.
17
Рота в 21.00 вышла в район Кичу совместно с 3-й МСР. По данным разведки, мы перекрывали вероятный путь подхода боевиков из Дагестана.
Шли молча, напряженно прислушиваясь и вглядываясь в ночную темень. Тяжело пробирались сквозь густые кусты. Освещенность была не больше двадцати процентов.
Тяжело дыша, мы колонной по двое продвигались по темному лесу. Мокрая одежда липла к телу. Я неотрывно смотрел на покачивающуюся впереди темную фигуру. Я не думал о том, куда иду. Конечная цель пути словно была мне неизвестна. Каждый шаг, который я делал, требовал полного напряжения сил и поглощал все мое внимание.
Я плыл по течению и уже не отдавал себя на все сто процентов войне, которая велась лишь на пять процентов мощности. Лучше всего, конечно, считать, что боевики могли в любую минуту выскочить из-за каждого куста. Но так очень быстро изматываешься. Вокруг было слишком много кустов, а «чехов» слишком мало, чтобы они могли прятаться повсюду.
Мне было тошно смотреть на своих солдат. Вдруг подумал: да ведь они покойники. Для каждого припасена пуля, а для меня уже дослана в ствол. Сколько бы жить не осталось, будущее уже не было жизнью.