«Чехи» очень умело рассекли роту на части.
Я знал, что самой частой тактической уловкой боевиков было занятие фланговых позиций, откуда они открывали самый ожесточенный огонь. Минометный расчет находился совсем в другой стороне.
Нам не следовало оставаться на холме дольше. Новые группы боевиков могли отрезать путь к отступлению. Главное было не позволить «чехам» приблизиться. Воспользовавшись численным преимуществом, они бы легко перестреляли нас.
Уцелевшие бойцы начали быстро спускаться по лесистому склону. Я видел, как трассы очередей боевиков били по солдатам. Ребята или падали, как будто их кто-то сбивал с ног сильным ударом, или подпрыгивали, как ужаленные, или начинали кружиться на месте. Это выглядело, как ошеломляющее сновидение. Физически я ничего не ощущал: руки онемели, глаза словно болели от вида непрерывно умирающих бойцов.
Уже не стараясь думать, подчиняясь только инстинкту, я на полусогнутых ногах кинулся в сторону от солдат, которых обязан был вести и вместе с которыми не хотел умирать. Я осознал, что сейчас легче уцелеть одному. Я бежал и знал, что началось позади меня.
В стороне, куда уходила рота уже били пулеметные трассы. Там все было во взрывах и очередях, несущихся отовсюду. Две группы боевиков с фронта и тыла двигались навстречу друг другу и моя рота, оказавшись между ними, неотвратимо уничтожалась.
Но еще оставалась щель сквозь которую можно было проскочить. И я бежал, по стрельбе угадывая направление. Сердце колотилось в горле, в висках. Я упал и прополз открытое место. В кустах опять вскочил. Я с трудом продирался сквозь заросли, наступая на ветки, которые трещали, как выстрелы.
Услышав очереди впереди, я понял, что надо возвращаться. Это казалось бессмысленно опасно, однако выбора не было. Я должен был так поступить потому, что никакой другой идеи мне в голову не пришло.
Пробираясь сквозь густой кустарник, я свернул влево и неожиданно свалился в какую-то яму. Ушиб колено и пах. Я понял, что лежу на чьем-то теле, покрытом скользкой кровью. Превозмогая боль, я выкарабкался из ямы и побежал вперед.
Я бежал, хотя бежать было некуда. Во всяком случае В Чечне не было места, где можно спрятаться. Я бежал лишь от своего страха. На меня опять накатило состояние безысходности и отчаяния. Я бежал и не мог остановиться. Мне казалось, что я постоянно слышу свист пуль вокруг себя. Я упал, но поднялся и побежал дальше, и опять упал. Я повалился на землю и лежал, не думая о том, что может случиться. Все могло закончиться только бедой.
Из глубины леса доносились крики чеченцев: одинокий голос, кричащий горячо и страстно, и время от времени резкие крики одобрения. Но вскоре голоса утихли, только изредка доносились отдельные вопли.
Послышался нарастающий звук. Взрыв, казалось, расколол небо на части. Придя в себя, я обнаружил, что стонаю, задыхаясь от недостатка воздуха. Я чувствовал себя избитым, обессиленным и готов был расплакаться от злости. Никто не способен пережить такое, никто и нигде. Я почувствовал, как начало стучать в висках. Сознание медленно прояснилось. Я поднялся, борясь с тошнотой и, перезарядив автомат, вышел из кустов. Я смотрел на черные силуэты деревьев и чувствовал, как на лбу выступает холодный пот. Я затаил дыхание, чтобы расслышать хотя бы малейший звук в окружающей меня тишине.
«Чехи» приближались. Я облизал сухие губы и приготовился защищаться. Солдаты вокруг отстреливались, но я не слышал ни одного выстрела. Я не должен был промахиваться. Нет солдата, которому бы не нравилось видеть, как умирает его противник.
Неподалеку я увидел солдата, уткнувшегося лицом в траву. Подбежав к нему, я нагнулся и перевернул тело на спину. На лице Глухова застыло выражение безразличия к происходящему. Кровь еще хлестала из носа и рта с такой силой, что разобрать, куда попала пуля, было невозможно.
Боевики уже начали сталкиваться в лесу со своими и завязывали перестрелки. Из-за этого они стали действовать осторожнее. «Чехи» не знали, сколько нас и это спасало.
Как только стемнело, мы двинулись на север.
15
Рота вышла в район Чакома для проведения засады.
