Я вернулся к роте. Все по-прежнему было тихо.
Но я чувствовал, что операцию выдали боевикам. Это уже случалось со мной на чеченской войне. В первый раз я возмущался и негодовал, но теперь я испытывал больше усталости, чем злости. Такова цена войны. Я не высказывал своих подозрений, не имея доказательств и учился не доверять никому.
Следовало изменить маршрут, уменьшить темп движения. Я объявил отдых и сев, поднял бинокль. Мне показалось, что на гребне холма возникло какое-то движение. Тело напряглось от ощущения близкой опасности. Мне с трудом удалось от этого состояния избавиться.
Отдых закончился, и мы двинулись дальше. Густые заросли сменились невысокими холмами, поросшими травой.
Неожиданно я услышал приближающийся свист, бросился на землю и ощутил, как надо мной прошла ударная волна взрыва.
Опять донесся резкий свист. Вторая мина разорвалась недалеко от меня.
- Ложись!
Этот приказ был излишним, все бойцы уже лежали. Осколки со свистом рассекали воздух и падали на землю вместе с камнями и комьями земли.
Недалеко раздался шлепающий звук. Услышав нарастающий свист, я буквально зарылся лицом в землю. Мина взорвалась в каких-нибудь десяти метрах. Оставаясь в прежнем положении, я прислушивался к пугающему звуку рассекающих воздух осколков. Я ясно слышал, как они хлестнули по листве. Я с трудом подавил вырвавшийся было стон. Мина разорвалась на приличном расстоянии, но меня охватила паника. Каждый раз, когда начинался бой, я переживал минуты абсолютной неспособности к каким бы то ни было разумным действиям. Я делал первое, что приходило на ум.
Солдаты залегли, пытаясь понять, откуда по ним стреляли. Но это оказалось невозможно. Скорее всего «чехи» были на вершине холма и оттуда видели нас как на ладони. Я опять услышал свист и следом разрыв мины.
Вершина холма была слишком далеко, но некоторые из ребят уже били по ней длинными очередями.
Огонь боевиков накрыл сразу несколько бойцов. Головная группа успела пробежать еще метров сорок и укрыться за небольшим бугром. Те, кого прижали очередями на середине лощины, не поднимались.
Послышался быстро нарастающий шелест, затем тонкий треск, а потом взрыв, как будто весь мир взлетел на воздух. С воем и свистом полетели осколки. Справа от меня в небо взметнулся еще один столб пламени. Я крепко обхватил затылок обеими руками. Лежавший рядом со мной труп солдата исчез, его всего засыпало землей, торчала только одна рука. Сняв свои руки с затылка, я заметил, что они трясутся мелкой дрожью. Голова раскалывалась на части от ударов взрывных волн.
Я опять услышал тонкий режущий слух свист. Это было хуже атаки, - мины рвались безостановочно и кучно. Я лежал не поднимая головы, осыпаемый комьями земли.
Я услышал справа от себя очень громкий крик, переходящий в визг. Одному из солдат взрывом мины порвало спину, ягодицы. Я слишком отчетливо представил, что следующий разрыв мины может накрыть меня.
Минометный обстрел продолжался и казалось, что ему не будет конца. Я прижимался к земле, которая подрагивала подо мной. Пороховой дым стлался над землей. Удар, разрыв и все смешивалось в голове. Я должен был иметь больше здравого смысла и не искать самые легкие пути к цели. Я уже не сомневался, что если уцелею в этой переделке, не останусь в Чечне ни одного дня.
Лишь постепенно я снова стал слышать. Даже в этом хаосе смерти ухо начало различать степень опасности, когда огнь сосредоточивался на нашей линии. Когда я ощутил, что пришел мой черед умирать – это был момент наисильнейшего страха. Послышался звук раздробленных человеческих костей. Я посмотрел налево. В спине Кузнецова зияла большая дыра, больше, чем кулак.. Кровь била фонтаном. Рану обрамляли клочья камуфляжа, почерневшие от крови. Здесь уже ничем не поможешь.
Оглушительные взрывы с треском проследовали один за другим. И один из этих взрывов был «глухим». Голову Шарову оторвало вместе с торчащими из шеи позвонками. Меня сложно удивить, но это зрелище было неприятным.
Нас расстреливали в упор, то справа, то слева. Солдаты почти не отвечали, потому что не успели развернуться. Слишком хорошо каждый из них понимал, что может быть убит уже сегодня. С набитым землей ртом и опять оглохшему, мне уже было не страшно. Все стало безразлично.
