Пули пронзительно взвизгивали вокруг меня, поднимая фонтанчики пыли.
Несколько солдат попытались сделать перебежку в направлении села, но опять залегли и открыли стрельбу по домам. Но палили наугад, так как не видели боевиков.
Нас с нескольких сторон накрыли разрывы мин. Все рассредоточились, стараясь найти хоть какое-то укрытие, но его не было.
Рота начала отходить, но боевики стремясь зайти с флангов, начали отрезать пути отхода.
Мины сыпались сзади нас, лишь слева еще оставался свободный участок и было совсем близко до густых кустов. Балашов вскочил на ноги и побежал к «зеленке». Он почти добежал до деревьев, но вдруг наступил на клуб желтого дыма, взлетел вверх двумя кусками и ударился о стену листвы. Он висел там на тонких ветках, кровь хлестала из безного туловища, тело сотрясалось от толчков выливающейся крови, а восемнадцатилетнее лицо еще было живым.
Меня испугала мысль, что «чехи» предугадали все наши действия. Может быть, у них было время подготовиться для встречи именно нашей группы. На войне не следует исключать самый худший вариант развития событий. Для меня он был основным.
«Чехи» продумали все пути нашего отхода и блокировали их. Я должен был соображать быстро и правильно. Каждая секунда промедления оборачивалась неизбежными потерями. Ошибочное решение не оставляло мне шанса остаться в живых.
Открытое поле очень легко блокировать, через него не прорваться. Выход был только в проходе через село. Я должен был выбрать этот вариант. Приняв решение, следовало действовать.
Огонь боевиков усилился. На какое-то время, я не только потерял возможность управлять ротой, но и вообще не мог наблюдать за происходящим. Рота оказалась в тяжелом положении. Мы попали в огневой мешок. К пулеметному обстрелу добавилась методичная стрельба чеченских снайперов.
Фланговые группы разведроты скрытно передвигались от дома к дому вглубь села. Но пока их действия не могли облегчить наше положение.
Перестрелка продолжалась. Центральная группа, в которой шел я, попала в наиболее опасное положение. Мы находились под перекрестным огнем пулеметов.
Мы были уже на подходе к ближайшему зданию, когда сзади раздались крики и грохот взрывов. Я обернулся и увидел бойцов, разбегающихся в поисках укрытий. Почти в упор по ним било с крыши несколько боевиков. «Чехи» обстреливали солдат из гранатометов. Никто не оказывал сопротивления. Я видел, как тела разрывались на части и взрывы разбрасывали окровавленные куски.
Боевики раскололи наши ряды прежде, чем мы поняли, что произошло. Затем они атаковали нас с обоих флангов. Очень сложно было что-то противопоставить профессионализму «чехов». Непонятно, как мне удалось уцелеть среди солдат, которые могли ощущать себя профессионалами только в мечтах.
Разведчики смотрели на меня, словно ожидая, что я скажу им, когда они умрут. Солдаты хотели выжить и делали то, что я им говорил. Только страх способен заставить действовать без сомнений.
Мы ползком добрались до первого дома. Исаенков вскочил на крыльцо, выстрелил в висевший на двери замок, сбил его прикладом, распахнул дверь.
В доме стоял полумрак. Белов с РПК полез на крышу. Я встал у окна и приготовился к стрельбе. Белов длинными очередями обстреливал невидимых для меня «чехов». Ответные пули начали залетать в окно и впиваться в противоположную стену. Я укрывался за стеной и изредка отвечал короткими очередями по окнам ближайших домов.
Вдруг на крыше ухнул разрыв гранаты. Дом зашатался. С потолка посыпалась штукатурка. Пулемет на крыше замолк.
У стоящего надо мной Провалова, опирающегося о стену, пуля снайпера вырвала из шеи кусок мяса и на меня полилась кровь. Он умер почти мгновенно. От своей пули не убежишь.
Следовало рассредоточиться и, может быть, продержаться до подхода помощи. Но не следовало считать себя спасенным раньше, чем это произойдет. Решения всегда принимаются слишком медленно, когда не касаются самого себя.
Боевики короткими перебежками приближались к нам и группировались за большим домом, затевая какой-то маневр. Вскоре оттуда выбежали несколько «чехов» и двинулись в сторону нашего левого фланга.
