Трубку взял отец, Валентин Семенович.
— Привет, пап.
— О-о, привет, дочь! Что-то ты не звонишь, не показываешься. Совсем нас, стариков, забыла.
— Пап, вот я сейчас и звоню.
— Наверняка по какому-нибудь делу.
— Почему ты так решил?
— Потому. Знаю я тебя, деловую колбасу…
Несмотря на то что отец говорил в шутливом тоне, Алиса почувствовала довольно болезненный укол совести. Она знала, что родители скучают по ней.
— Папка, я тебя обожаю! — сказала она, пытаясь совладать с волнением, от которого у нее перехватило горло, а на глазах навернулись слезы.
— Ладно, лиса Алиса, не подлизывайся…
— Как ты себя чувствуешь?
— Как в анекдоте.
— В смысле? — не поняла она.
— В смысле — не дождетесь, — продолжал шутить Валентин Семенович.
— Ну, папка! Ладно, позови маму.
— Не позову, пока не пообещаешь, что в эти выходные обязательно поедешь вместе с нами на дачу. Сидишь там у себя, как в норе, света белого не видишь! Свежим воздухом надо иногда дышать или нет? Обалдеешь ведь скоро от своих кофточек.
— Не обалдею, — с безенчуковской интонацией ответила Алиса.
— Пообещай, что поедешь с нами на дачу, — не отставал Валентин Семенович.
— Хорошо, пап, я обещаю.
— А-а, все равно обманешь. Ладно, передаю трубку матери. Лидок, подойди к телефону, дочь звонит! Болтайте, женщины.
Алиса услышала в трубке голос матери, Лидии Михайловны.
— Привет, киса.
— Здравствуй, мамуль. Как ты?
— Да что мне сделается-то?
— Я, наверное, завтра к вам заеду.
Голос Лидии Михайловны посерьезнел.
— Алиса, детка, у тебя все хорошо? — спросила она.
— А что у меня может быть нехорошо, мам?
— Не знаю, мне просто кажется…
— Перекрестись, мам. У меня все в полном порядке.
— Ну ладно. А то прямо душа не на месте.
— До завтра, мам. Целую. И поцелуй за меня папку.
— Приезжай к обеду! Я приготовлю что-нибудь вкусненькое!
Хорошо, что она не сказала матери о продаже квартиры на «Богдашке», и вообще, обо всем остальном. Родители никогда не вмешивались в ее дела, разве что пытались повлиять на Алису, когда та собиралась замуж за Эдуарда Ощепкова. Как оказалось — не зря.
Это был день звонков. Просто какое-то телефонное безумие. Вечером ей позвонила еще и Елена.
— Привет! Я разговаривала с Оксанкой, узнала про Эдика. Ты совсем уже чокнулась со своей благотворительностью?!
— А что я должна была, по-твоему, делать?
— Ну не знаю. Только не понимаю, почему ты-то должна этим заниматься?!
— А кому еще, как не мне?
— У него мать есть. И наверняка баба какая-нибудь…
— Никого у него нет. А бывшая свекровь меня просто послала.
Темпераментная Елена в миг перенесла все свое благородное возмущение на другой объект.
— Ну что за люди, а?! Вот кто ее, скажи на милость, сучку старую, когда время придет, хоронить-то будет? Хоть бы об этом подумала, прежде чем посылать человека, который хочет помочь. Ну и век настал!
— Век как век…
— Слушай, бессребреница, ты, случайно, не собираешься уходить в монастырь? — с ехидцей поинтересовалась Елена. — Когда соберешься, не забудь мне свою «малосемейку» отписать. Уж я-то сумею распорядиться этим подарком. С пользой для себя.
На следующий день с утра она занялась похоронами Эдуарда, а потом, ближе к обеду, отправилась в гости к родителям.
У Лидии Михайловны уже все было готово к приезду дочери: окрошка из домашнего кваса с копченой колбаской и сладким болгарским перцем и сочные, еще горячие «колдуны». Одним словом — прощай, диета.
— Мама, я сейчас умру, — сказала Алиса, когда обед был съеден. — Все такое вкусное, просто ужас! Я же не влезу в свой летний гардероб.
— Перестань. Уж я-то знаю, что ты живешь на одних салатах. И дело ведь не в диете, верно? Тебе что, лень готовить?
— О, проницательная, мудрая мама! Да не лень, ма-ам. Просто некогда.
Она попыталась подняться из-за стола. Лидия Михайловна недоуменно посмотрела на дочь.
— А как же чай? Я и торт испекла.
— Нет, мамуль, торт отменяется. Места больше нет.
Лидия Михайловна вздохнула и стала убирать посуду в раковину.
— Тогда возьмешь с собой и дома съешь, — решительно произнесла она, — когда место появится.
— Ну хорошо, — сдалась Алиса.
— Чаю все же выпей, — не отставала мать. — Я налью? Пусть остывает.
