Голос звучал гулко и мрачно, никак не утихал, и самые разные интонации сменяли друг друга. То это был смех над другим, то над самим собой, а то в нём звучало что-то похожее на проклятие. Саса уже забеспокоился, не случилось ли чего с аппаратом, может, ленту заело, когда звук поднялся на тон выше и вдруг оборвался, как подрезанный. Будто бы в насмешку над его беспокойством.
В эту секунду то, что после звонка Юко никак не хотело покидать его сознание, внезапно стало явственно ощутимым.
Саса медленно, всей грудью вдохнул. В воздухе пахло чем-то кисло-сладким, но был ли это запах бесчисленных окружавших его игрушек или, может быть, поднимался изнутри тела, Саса и сам не знал.
Ему вдруг привиделось, как он, ребёнком, уходит вдаль к багровому от заката небу. На пути его, чёрный на фоне яркого солнца, стоит дом. Было такое ощущение, будто его желудок медленно поджаривается, скрючиваясь на углях. К носу изнутри поднимался кисло-сладкий запах.
— Что, жизнь не удалась, а? — раздался чей-то писклявый голос, и подошедший к голове парень дёрнул за красный лоскут. Его приятели — юноши и девушки — весело засмеялись в один голос, но хохот, записанный на магнитной ленте, звучал долго, перекрывая их смех. И снова, как и в прошлый раз, звук прервался внезапно.
Саса с вымученной улыбкой обратился к стоявшему рядом продавцу, показав на стену:
— Дайте мне одну.
— У нас и бабушка есть, — сказал продавец, человек средних лет с бесстрастным лицом.
— Бабушка?
— Я имею в виду игрушку.
— Нет, пускай будет дедушка.
Протянув руку, Саса берёт пакет с головой.
Автоматические двери раздвинулись, и, выйдя наружу, Саса увидел пылающее вечернее небо, багровое, как бывает перед тусклым белым закатом.
Саса остановился и посмотрел на небо. Юко подошла и встала почти вплотную к нему.
— Что случилось?
— Ничего.
— Хочешь, дойдём вместе до проспекта?
Не отвечая на её слова, Саса протянул ей бумажный пакет и проговорил:
— Знаешь, этот дедушка, его все любят. Стоит ему перестать смеяться, сразу кто-нибудь подойдёт и за галстук дёрнет. Так ему весь день без передышки смеяться приходится.
— И то правда. Но зачем ты его вдруг купил? Из любопытства, что ли?
— Нет, тут дело не в любопытстве. — Они отошли от магазина, и, пройдя шагов десять, у посаженного на тротуаре дерева, Саса остановился, преградив ей путь.
— Всё-таки удивительную штуку кто-то придумал. Её ведь и игрушкой не назовёшь. Интересно, где она сделана?
— В Корее, — сказала Юко, попадаясь на крючок.
— А ты откуда знаешь?
— В прошлый раз, когда была в магазине, мне интересно стало, я у продавца и спросила.
— Дедушка и тогда смеялся?
— Да.
— Это ведь ты сказала, чтобы я ждал в том магазине.
— Да, я…
— Это была твоя мысль? Или вы вместе с Сугико всё придумали?
В глазах Юко появилось неопределённое выражение.
— Саса, ты что хочешь сказать? — прислонившись к стволу дерева, неспешно проговорила Юко.
Саса заново окинул её взглядом. Высокая, сильно накрашенная женщина. На ногах — чёрные сапоги.
Выражение её лица чуть изменилось, она искоса взглянула на него. Взгляд её словно лип к нему.
— А ты что хочешь сказать?
— Саса, ты сегодня занят?
— Не особенно.
— Может, зайдём ко мне?
Казалось, её запах стал сильнее. Одновременно её липкий взгляд, словно подсохнув, поблёк, но на одно мгновение её глаза ярко блеснули.
Внезапно почувствовав усталость, Саса ответил:
— Нет, не стоит. Значит, с Сугико ничего не случилось, так?
Юко молчала.
— Это совершенно ничего не меняет.
Протянув ей бумажный пакет с головой, Саса сказал:
— Это тебе.
— Если хочешь, отдай Сугико, — добавил он и ушёл.
Как обычно, в воскресенье Саса проснулся после полудня и вышел в столовую, где жена и Наоко пили чай. — Уже пообедали?
— Сейчас будем. Ты ведь давно уже вместе с Наоко не обедал.
— И то правда. Что есть будем?
— Мы вот как раз думали, может, гренки пожарить.
— Мне тоже сделай. С солью.
— Никогда в жизни не слышала про солёные гренки, — ядовито ответила жена. — Наоко я ничего подобного давать не собираюсь.
— Я вовсе не заставляю Наоко есть то же самое. Кроме того, даже если соль и добавить, это вовсе не значит, что греки будут солёными.
