– Господи, зачем ты меня оставил? – насмешливо воззвал он.
Голос дико и странно прозвучал в подвальной тишине помещения. Насмешки не получилось. Перед Хельцем вырос обтянутый кожей хозяин.
– Вам угодно еще что-нибудь, сударь?
– Нет, – немного смущенный эмоциями, сказал Хельц.
Бросил деньги на столик и выбрался из кафе наружу. Смеркалось. Красное громадное солнце опускалось за выступы крепостной стены. Прямо перед кафе раскинулся парк: тишь реки, пересекаемая закатной дорожкой. Распластались по темной воде плакучие ивы, пара черных дьявольских лебедей прилипла к зеркальной глади.
Клювы их были точно в спекшейся крови.
Хельц достал из воздуха корку и бросил, но лебеди не шелохнулись. Зато из-под зева разрушенного моста, от которого сохранился лишь каменный бык с половинкой пролета, донеслось отчетливое: – «Т-с-с… кто-то идет…» – А затем гораздо более громкое: – «Ладно, кидаем!..»
Тут же из-за вала древних камней вылетело что-то визжащее, жалкое, переворачивающееся и как куль бултыхнулось в воду неподалеку от берега – две мальчишеские фигуры вырвались из темноты и стремглав, как ошпаренные, ринулись к улицам города. Хельц проводил их взглядом. Он уже догадывался, что тут произошло, и, нагнувшись к воде, вытащил мокрого поскуливающего щенка, у которого была привязана к шее какая-то железяка. Ничего не меняется, мельком подумал он. Дети вырастут в той же жестокости, что и родители. И естественно повторят их скотский идиотизм. Ему стало скучно. К счастью, здесь было неглубоко, хилая волосяная бечевка лопнула под крепкими пальцами. Щенок резко взвизгнул. Подожди-подожди, удерживая мокрое тельце, говорил Хельц. Он хотел разорвать петлю, обтягивающую шею. Щенок, однако, вывернулся из рук и, панически тявкая, помчался по направлению к городу. Вероятно, вслед за своими хозяевами.
Хельц вяло пожал плечами. Не следовало, разумеется, вмешиваться. Глупость это, растерянность, минутная слабость. Ладно, как тут насчет вокзала?
Он последний раз глянул на лебедей, которые по-прежнему не шевелились, пнул ногой камень, обросший жесткими сорняками, и уже было двинулся по тропинке вдоль берега, ведущего к дальним огням, как раздался откуда-то быстро нарастающий свист и недалеко от него бахнула о твердую почву тяжелая палка.
И сейчас же горячий истерический голос прорезал вечернее очарование:
– Вот он!.. Колдун!..
Хельц оглянулся.
Из булыжных, карабкающихся кверху улиц, где как раз в эту минуту затеплились чугунные фонари, проступила толпа людей, по виду довольно значительная, а впереди нее выскочил одетый в черное человек и, поддерживая настроение, усиленно замахал руками:
– Очистим город от дьявола!..
И одновременно донесся от площади яростный колокольный звон – будто скинула оцепенение громадная церковь. Хельц только поморщился. Колокольный звон не вызвал у него обычных эмоций. Не вонзилась боль в пылающий мозг, и не пробежали по телу сатанинские корчи. Просто медный набат, более никакого эффекта. Вероятно, и церковь уже лишилась одухотворенности. А вот в человеке, выступившем из толпы вперед, несмотря на сумерки и капюшон, прикрывающий внешность, он узнал господина муниципального советника Пробба, и в самой толпе, конечно, присутствовали люди из секты. Вероятно, все это было ими и подготовлено. Не случайно он еще час назад почувствовал слежку и увидел осторожных прохожих, державшихся в отдалении. Он не обратил на эту слежку внимания, а напрасно, следовало, вероятно, задуматься. Следовало, вероятно, учесть, что он ныне – обыкновенный земной человек и что он не может пренебрегать никакими опасностями. Опасностей теперь следует избегать. Тем не менее Хельц по привычке совершенно не волновался – выставил перед собой распахнутые ладони, сконцентрировался и метнул в толпу шипящую синюю молнию.
Толпа загудела.
Однако молния пролетела всего метров тридцать – и зарылась в траву, опалив ее длинной дорожкой.
Толку от нее было мало.
И толпа, вероятно, почувствовала его нынешнее бессилие, потому что уверенно двинулась, спускаясь на берег, и оттуда, как град, застучали камни и палки.
