Здесь было тихо. Ласкали воду черные ивы, свежестью дышала река, и подрагивал в зыбкой ее глубине изогнутый ясный месяц. Теплый звездный шатер раскинулся над равниной. Звезд, казалось, было какое-то немыслимое количество – ярких, чистых, как будто промытых дождями. Они складывались в изломы созвездий и чуть меркли, спускаясь до кромки дальнего леса. Удивительное ночное безмолвие, пряный запах травы. И лишь с темного горизонта докатывалась возня фырчащих моторов – вялый стук, и, как спицы, ощупывали небосвод прожекторные лучи.
Вероятно, там разворачивались сейчас воинские подразделения.
– Танки, кажется, – сказал я, невольно прислушиваясь.
А поднявший голову Зоммер равнодушно ответил:
– Да, по-моему, десятка полтора или два. Но пока они еще сюда доползут, пока разберутся. Успеете скрыться. У вас вся ночь впереди. – Он внезапно чихнул и поежился – видимо, от речной прохлады. А потом извлек из кармана мятый платок и прижал его к опухшему дряблому носу. Глаза у него заслезились. – Кажется, простудился, – невнятно сказал он. – Знобит что-то, этого еще не хватало. – Посмотрел на платок и издал трубный звук носовыми проходами. – Ладно, все равно уже недолго осталось. – Он засунул платок в карман. – Вы, однако, теперь не слишком полагайтесь на промысел божий. Танки танками, с ними вы, наверное, справитесь, но в дальнейшем вам следует избегать таких ситуаций. Потому что возможности ваши будут несколько меньше.
– Несколько – это насколько? – без особого интереса спросил я.
Зоммер пожал плечами.
– Откуда я знаю? Я уйду, и, соответственно, магический источник ослабнет. Разумеется, вы сможете творить какие-то чудеса, но, как я понимаю, довольно-таки ограниченного масштаба. Там – пройти по воде, воскресить, быть может, кого-нибудь. В общем, разные мелочи, не слишком существенно… – Он слегка на меня покосился, почуяв, наверное, промелькнувшую мысль, и лицо его выразило некоторое удивление. Вздернулись белесые брови. – Нет, мон шер, этого как раз не получится. И психические, и телесные повреждения слишком уж велики. К вам вернется безумная больная уродина. Подождите немного, встретитесь на Страшном суде. Там физический облик не будет иметь значения. Да и зачем это вам?..
Он снова звонко чихнул. Его белый летний костюм чуть светился, казалось, на фоне обрыва. Пух волос окаймлял нежную детскую лысинку.
Прожужжало над головой какое-то насекомое.
– Действительно, – сказал я. – Вероятно, вы правы, не следует цепляться за прошлое. Вы мне лучше ответьте вот на такой вопрос: разумеется, физическое бессмертие теперь отменяется – меня можно убить, меня можно теперь действительно уничтожить. Ну а все-таки – что случится потом? Я воскресну, как Иисус, или, может быть, смерть является окончательной? Чем я лично располагаю в Царстве Земном, как мне быть и на что мне теперь надеяться?
Зоммер немного подумал.
– Каждый раз одна и та же история, – сказал он. – Для того, чтоб хоть что-то понять, приходится вочеловечиваться. А вочеловеченность в свою очередь приводит к мученическому финалу. В лучшем случае – к отторжению, к одиночеству среди людей. И такая судьба, по-видимому, неизбежна. Я не знаю, по правде, что вам сказать. Вы, наверное, можете стать основоположником новой религии. Стать пророком, ведущим фанатичные толпы на штурм, и, быть может, воздвигнуть в итоге еще одну земную Империю. Например, Империю Братства и Справедливости… – Зоммер скривился. – К сожалению, это все уже было. А с другой стороны, вы можете и просто угаснуть. И никто никогда не узнает о вас. Только странные слухи, только некие путаные легенды. Между прочим, такой исход гораздо правдоподобнее. Но и в том и в другом варианте то, что вы на своем языке называете нетленной душой и что, в сущности, представляет собой прикосновение Бога, неизбежно вольется в космическую пустоту – став и частью и целым, и Богом и Человеком одновременно. В этом смысле вы, конечно, бессмертны. Впрочем, как и все остальные.
Он махнул, отгоняя от себя что-то зудящее.
– Так, наверное, в этом и заключается наше предназначение? – спросил я. – Чтобы стать и Человеком, и Богом одновременно? Чтоб отдать свою душу вечности, которая – пустота? То есть Богу, как мы ее называем…
