— А тебя тетя искала! — выпалила она на ходу.
— Какая тетя?.. Мам, кто ко мне приходил? — спросил он, войдя в комнату.
— Да эта ж… с которой ты в город ездил.
— Ольга?
У него защемило сердце от радости, что она наконец-то приехала, и досады, что он разминулся с ней.
— Что-нибудь передавала?
— Записку оставила.
Он схватил сложенный наподобие аптечного порошка листок бумаги, развернул и прочел:
«Ванечка! Если хочешь меня видеть, то приходи в воскресенье к мусульманскому кладбищу. Утром часов в десять. Я буду ждать тебя у входа. Леля».
Ошалелыми от радости глазами он посмотрел на мать.
— Мам, какой сегодня день недели?
Мать покачала головой:
— Да что с тобой, сынок? Пятница с утра была.
Пятница… До воскресенья надо было ждать двое невероятно долгих суток.
Магометанское кладбище было огорожено невысокой каменной стеной. За ней тут и там торчали каменные надгробные плиты, воткнутые в твердую землю. На плитах арабской вязью было высечено имя того, кто лежал под этой плитой.
Фиолетов пришел за полчаса до назначенного срока, так ему не терпелось поскорее увидеть Ольгу.
Но и она появилась тоже раньше десяти. Он заметил ее издали, в легоньком платьишке и платочке, стянутом у подбородка узлом, и, улыбаясь, не сдерживая своей радости, побежал ей навстречу. Она тоже ускорила шаг, заулыбалась и не успела оглянуться, как он крепко обнял ее и прижался лицом к ее лицу.
— Я так соскучился по тебе… А ты?
— И я, Ванечка… Что уж тут скрывать.
— Ты насовсем приехала в Баку?
Она согласно кивнула.
Его подмывало узнать про Ивана, но он не хотел портить себе настроение, нарушать очарование минуты и ничего не спросил; она первая завела разговор об этом.
— Чего ж про Ивана не спросишь? Небось интересно знать.
— Скорей боязно.
— А чего бояться? — Она вздохнула, но без боли. — Не получилась у меня с ним жизнь.
— Он проехал?
— А куда ему деться?.. К Бенкендорфу на завод пошел… Ну а ты как? Все время тут?
Он рассказал ей про последнюю забастовку, про Грозный, про тюрьму и голодовку.
— А чем сейчас занимаешься?
— Да все тем же. Вот на новую стачку собираемся народ подымать.
— Ох и достукаешься ты… Опять посадят.
— Не посадят. — Он весело хмыкнул. — Теперь, Леля, я стреляный воробей, голыми руками не возьмешь.
— Неугомонный ты, Ванечка, — сказала Ольга, и по интонации ее голоса он почувствовал, что она одобряет это.
Ночная работа имела для Фиолетова то преимущество, что он мог в любой день поехать в город и побывать в Бакинском комитете. Сегодня он застал там братьев Шендриковых и яростно дискутирующего с ними Джапаридзе. Спор заканчивался, Шендриковы поспешно ушли, но экспансивный, легковозбудимый Алеша никак не мог остыть после этого разговора.
— Эти продажные шкуры получили от господина Джунковского тридцать тысяч рублей. Как вам это нравится, Ванечка? — Джапаридзе взмахнул руками. — Чиновник особых поручений при кавказском генерал-губернаторе дает деньги — и немалые! — партийцам, членам РСДРП!
— Да какие они партийцы! — Фиолетов поморщился. — Соглашатели они, а не партийцы.
— И на эти деньги шайка Шендриковых строит завод, на котором будут мирно уживаться труд и капитал. Типичная зубатовщина на шендриковский манер!.. Нет, за такое надо сразу же отдавать под строжайший партийный суд… — Джапаридзе немного успокоился. — Что нового на промыслах, Ванечка?
— Пока ничего особенного.
— А у нас есть новость, и притом приятная. ЦК направляет к нам товарища Макара — Виктора Павловича Ногина…
Через несколько дней, придя в Бакинский комитет, фиолетов увидел молодого, немного сурового на первый взгляд человека в очках, с пышной шевелюрой, усами.
Джапаридзе познакомил их:
— Товарищ Макар будет работать партийным организатором в Балаханах, а числится он конторщиком на «Электрической силе». Со Старковым все договорено. Вам же, Ванечка, поручается охранять товарища Макара и беречь его пуще глаза.
— Не беспокойтесь, Алеша, в обиду товарища Макара не дам.
Директор завода «Электрическая сила» Старков был у бакинских большевиков своим человеком. Он хорошо знал Ногина еще по петербургскому «Союзу борьбы».
С Ногиным Фиолетов сошелся быстро, оба были рабочими, один слесарем, другой текстильщиком, оба выросли в нужде, оба рано вступили в РСДРП, оба уже успели побывать в государевых тюрьмах за революционную пропаганду. Не так давно Ногин бежал из ссылки в Швейцарию, к Ленину, и там три месяца работал в женевской группе большевиков. Потом был Петербург, подготовка к восстанию осенью девятьсот пятого.
